– Прекрасно. Вот пусть Мегера и возглавляет: уж она то всяко подходит для такого дела лучше меня, – ощутив, как скручиваются внутренности, Креслин понимает, что это ощущение передалось ему от Мегеры.

– Не обессудь, суженый, но я не согласна.

Креслин поджимает губы и молчит, предоставив ей возможность высказаться.

– Спасибо, – говорит она. – Я исхожу из следующих соображений. Во первых, нравится тебе это или нет, большинство народов отнюдь не привержено Преданию. Во вторых, наличие Совета, состоящего наполовину из женщин, устроит Сарроннин и Южный Оплот. В третьих, это ты, а не кто то другой, являешься прославленным и грозным Магом Буреносцем, потопившим в одиночку несколько флотилий. В третьих, если Совет возглавишь не ты, это создаст почву для слухов насчет того, что либо ты совсем плох, либо этот Совет – просто фикция.

– А если я встану во главе, так они решат, будто этот Совет – не более чем фарс.

– Его будут считать совещательным органом при твоей особе, а вовсе не фикцией и не фарсом, – замечает Лидия.

– Что позволит Совету решить вопрос о преемственности власти, если...

Креслин и Мегера одновременно кивают, не дав Клеррису договорить. Совершенно очевидно, что ни один из них не переживет другого.

– Итак, суженый, – улыбается Мегера, – верховенствовать в Совете придется тебе.

– Замечательно. Слепому самое место в поводырях.

– Для мага это не столь уж важно, тем паче что ты держишься вовсе не слепцом.

– За исключением того, что мне уже не взяться за меч.

– Сомневаюсь, чтобы у тебя возникла такая необходимость, – сухо роняет Лидия.

Креслин борется с неожиданным приступом головокружения – не своим, а Мегеры. Правда, приступ быстро проходит, но сменяется другими неприятными ощущениями – неуверенностью, стремлением поскорее покончить с делами...

– Кто еще войдет в Совет? – решается спросить Хайел.

– Пока хватит и нас шестерых. А других мы можем привлекать, когда будут требоваться их познания.

– Вот видишь, все то ты знаешь. Уверена, во главе Совета лучше всего стоять тебе.

«...во всяком случае, номинально...»

Креслин вздыхает. Слепой ты, зрячий, а кое что не меняется никогда.

CXLIV

К востоку от Черного Чертога слышится мягкий плеск набегающих на песок у подножия утеса волн. Лицо ласкает прохладный, напоенный влагой ночного дождя ветер.

Ограды Креслин не видит, но обостренные чувства подсказывают ему, где она находится, и он садится на уложенные его руками камни, подставив лоб лучам восходящего солнца. Однако увидеть светило ему не дано, и потому юноша, не открывая глаз, прислушивается к звукам моря.

Пронзительный крик кружащей над побережьем чайки заставляет его поежиться. Лишний шум ни к чему, ибо Мегера еще спит, а сон очень нужен – и ей, и их дочери, которую она носит.

К чайке присоединяется другая, но крики становятся тише, по мере того как обе улетают все дальше. Ветерок стихает, но и солнышко перестает пригревать, скрывшись за приплывшими с запада облаками.

Потом поднимается новый ветер, холоднее недавнего. Он предвещает дождь, который, как знает Креслин, прольется попозже днем.

– Суженый!

Мегера подходит, осторожно ступая по влажным камням и держа в руках какой то предмет – довольно большой, но чтобы разобрать, какой именно, чувства Креслина недостаточно остры.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает он.

– Чуточку усталой, но Алдония говорит, что это нормально, – она садится рядом, аккуратно положив свою ношу неподалеку.