Он хлопнул себя по груди, по новенькой ярко-жёлтой футболке. Такие футболки с принтами висели в витрине придорожного киоска. На груди и спине красовалась аппликация: дымящаяся чашка с кофе – как живая.

Некстати вспомнились маленькие дорожные путанки. Их телами будто засеивали обочины дорог после нас. После нашего «МАНа». Их тоже закидывали ветками…

По нашему маршруту можно сверять часы. Каждый четверг рано утром мы покидаем областную оптовую базу. В 16.30 на перегоне встречается маленький ПГТ: посёлок городского типа. У него растительное название: то ли Подсолнухи, то ли Подорожники.

В это время заканчиваются уроки и светловолосая девочка в красном топике идёт вдоль обочины из школы. Она всегда машет нам рукой. А я машу ей в ответ.

Заботливая мама пришила к её джинсикам светоотражающие полоски. На ранце тоже раскачиваются яркие светоотражательные медальоны, поблёскивающие в свете фар как зеркальца. Дорога идёт вдоль оживлённой федеральной трассы, и мама беспокоится, чтобы её дочка не попала в ДТП.

Она хотела уберечь её от одной напасти, но блестящими полосками привлекла другую. Внимание Толика.

– От судьбы не уйдёшь, – констатирует Толик. Голос у него воркующий, мурлыкающий, плотоядный, как у солиста группы «Мумий Тролль» в песне «Восьмиклассница». Или у диктора в рекламе памперсов, когда неизвестная рука оглаживает атласную, вздрагивающую от щекотки попку младенца.

– Толик, только попробуй тронь, гад!

– М-м… Ты видел, как она машет рукой? У неё под мышками светлый пух. Не взрослый жёсткий вульгарный, а трогательный, только пробивающийся, мяконький, как у птенца.

Он запрокидывает голову и заразительно хохочет. Потом резко обрывает смех. Мы сцепляемся, вываливаемся клубком из кабины и катимся по сухой пыльной траве. Я страстно хочу свернуть Толику шею¸ впиваюсь ногтями в его горло. Текут неприятно суетливые блестящие струйки тёплой крови.

С мятой газеты смотрит девочка, та самая. Её нашли забросанной ветками в поселковом парке. Быстро нашли и убийцу: молодого парня-соседа, судимого. Недавно сыграл свадьбу, жена беременная, кто бы подумал. В ту же ночь на воротах его дома соседи вывели коричневой краской, как запёкшейся кровью: «ЗДЕСЬ ЖИВУТ ЖЕНА И ДЕТИ ПЕДОФИЛА-УБИЙЦЫ». Обо всём этом сообщает газета. Главное доказательство вины: он указал место, где прикопаны трусики жертвы.

– На языке оперов это называется «клад». Или «подкидыш». Ложный вещдок, – со знающим видом небрежно объясняет Толик. – С найденной жертвы снимается часть нижней одежды и загодя прячется неподалёку. Задержанному показывают карту с крестиком, где закопан «клад». В присутствии понятых несчастный «находит» тайник и во всём признаётся. Ещё бы он не признался.

– Я тебя убью, мразь, – хриплю я.

– Шею не больно? – тревожится Толик. – Плохо быть у нас мужчиной, – притворно сочувствует он, развалившись и качаясь на стуле. – Принадлежность к мужскому полу – это уже отягчающее обстоятельство, чего там: неопровержимая улика. Поражаюсь, – откровенничает он, – как ещё до сих пор мужички рискуют выходить на улицу? На их месте я бы забился в угол и из дому ни шагу. В крайнем случае, фиксировал бы каждый час пребывания за стенами дома, заручался свидетелями и фактами. Каждый шаг и каждый чих закреплял подписями и печатями…

– Не нравится мне твой сменщик, – бросает он, уходя. – Не заподозрил ли чего? И не благодари, не благодари – чего не сделаешь ради братца. Братца – МЧС по спасению божьих коровок.

Я бессильно плачу в подушку.