Зря Лейла так долго кормила его, подумал Аарон. Впрочем, его это не касается. Не занимала мысли и работа, хотя предстояло ставить мачту, требовался плотник, а Аарон был не особо искушен в этом ремесле.

Но занимал его лишь Насиф. Как с ним быть? Аарон понимал, что зашел в тупик и не в силах сдвинуться с мертвой точки: слишком близко касалась его эта проблема, не хватало дистанции. Он не мог сбросить опутавшие его цепи личных и общественных обязательств. Но существовали ли они на самом деле?

Все упиралось в убежденность Аарона в виновности Насифа: именно он открыл те ворота. Если б обвинение вызывало сомнения, если б преступником мог оказаться другой человек – тогда плевать на Насифа.

Но Насиф был виновен, а значит. Живые пригрели змею на своей груди.

Но почему он, Аарон, должен ломать над этим голову? Его отношение к Живым было сентиментальным, романтическим – но без всяких обязательств. Аарон вообще сомневался, что желает этим твердолобым упрямцам каких-либо успехов в борьбе с оккупантами. Добиться чего-то они могли лишь чудом, и Аарону это не принесло бы решительно никакой пользы, скорее наоборот.

До прихода к власти геродиан Аарон жил неплохо. Но теперь гораздо лучше. Он стал больше получать. Работы было сколько угодно, а значит, и зарабатывать он мог сколько угодно. Геродиане-управляющие платили по-честному, не пытаясь ущемить или обмануть его.

Аарон процветал. Ему везло. В хозяйстве его были иждивенцы, но милостивый Арам не наслал ему дочерей, которых надо было выдавать замуж. Еще немного, и он сможет вывезти семью из Шу в Эстан и обеспечить им приличную жизнь. Если только Лейла не забеременеет на следующий год…

В Эстане он сможет работать не только ради денег, но и для удовольствия. Кораблестроение требует владения ремеслом, но оставляет мало возможностей для проявления индивидуальности, артистизма мастера.

Аарон мало в чем был уверен на все сто процентов, но в том, что именно Насиф открыл ворота башни, он не сомневался.

Вчера по дороге домой Аарон спросил Лейлу, кого она считает своим лучшим другом. Как он и думал, Лейла, не усомнившись и не задумавшись ни на секунду, назвала Рейху. А потом он просил, кто ее злейший враг, кого она ненавидит больше всех на свете: сознательно он ожидал услышать имя соседки, с которой они враждовали много лет. Но подсознательно, наверное, был готов к тому, что жена выговорила после нескольких минут напряженного раздумья: “Людей, из-за которых Тайдики покончил с собой”.

В сущности, довольно двусмысленный ответ: подразумеваться мог практически любой. Аарон хотел было хоть немного сузить его, может, намекнуть про Насифа и ворота башни и посмотреть, какова будет реакция. В этот момент из тумана точно призрак вынырнул незнакомец, смутил и перепугал их. Аарон с Лейлой опомнились, лишь когда он прошел мимо, услышав стук его каблуков по мостовой; они заторопились домой и окончательно успокоились, лишь заперев за собой дверь, укрывшую их от ночных кошмаров.

Аарону хотелось поговорить. Лучше всего с Лейлой, но на худой конец с кем угодно, кто мог бы помочь ему разобраться, сложить эту головоломку. И пришел к неожиданному и потрясающему заключению: у него не было друзей. Никого, кому бы он доверял достаточно, чтобы попросить совета. Вне семьи он не имел постоянных, прочных связей. Разве что товарищи по работе, но большей частью общение это кончалось сразу по выполнении заказа и больше они никогда не встречались.

Куда же подевались друзья его юности?

В основном погибли при Дак-эс-Суэтте.

– Ты сегодня идешь на работу, Аарон? – , спросила Миш.

– Не ходи, не ходи, папочка! Останься дома! – заверещали мальчишки, не давая отцу и рта раскрыть., Сегодня у геродиан был небольшой религиозный праздник, и Аарон мог взять выходной. Но тогда завтра придется представить геродианину-управляющему свидетельство о посещении службы в одном из храмов.