Эйзел подошел к служебному входу, постучал. Солдат-часовой приоткрыл дверь.

– Чего тебе? – спросил он.

– Хочу видеть полковника Бруду по поводу цветов, которые он заказывал.

Часовой усмехнулся – чертовщина какая-то, почему-то все тащат полковнику цветы. Что полковник станет делать с такой массой букетов? Но Эйзел был доволен своей выдумкой: все приходят с цветами, и он ничем не отличается от других.

За спиной Эйзела геродианин возился с замком.

– Я отведу этого чудилу к Бруде, – обратился он ко второму стражнику на своем языке. – Покарауль тут.

Товарищ его что-то проворчал в ответ, не поднимая головы. Слишком высокий для гарнизона, отметил про себя Эйзел.

Провожатый повел его по пыльному – им, похоже, редко пользовались – коридору. Эйзел развлекался как обычно – пытался по следам в пыли определить, много ли народу ходит в Дом Правительства через черный ход.

Стражник завернул в длинный проход, проходящий сквозь все здание с севера на юг. Эйзел оглянулся. Позади никого, впереди тоже. Пусто как всегда, но проверить не помешает. Никогда не расслабляться, ничего не принимать на веру – его девиз.

Стоит ли? А почему бы и нет? Они ничего не могут ему сделать. Эйзел ухмыльнулся и с размаху заехал солдату в левый бок кулаком, прямо по почкам. Тот согнулся от удара, а потом рухнул на пол. Эйзел прислонился к стене, подождал. Солдат постепенно приходил в себя, открыл глаза – в них стояли слезы.

– Чудила?! – прорычал Эйзел. – Головой надо соображать, а не задницей. – Он сказал это на народном, вульгарном геродианском наречии, а не на том литературном языке, на котором объяснялись высшие классы и который обычно учили иностранцы.

Он заметил какой-то блеск в глазах побитого солдата.

– И думать забудь. Я тебе уши отрежу. – Эйзел протянул солдату руку, предлагая помощь. – Ступай к Провозвестнику Истинной Веры. – Почти все, в том числе и простые солдаты геродианской армии, придерживались простых, старомодных обозначений, но, общаясь между собой, истинно верующие использовали религиозные титулы.

Солдат принял помощь Эйзела и с трудом, пошатываясь, согнувшись и понурив голову, поднялся.

– Я вовсе не стремился изувечить тебя, но, если начнешь писать кровью, лучше сразу обратись к полковому доктору, – посоветовал Эйзел.

Часовой ничего не ответил. Он провел Эйзела несколькими этажами выше, в комнату, в которой поджидал их молоденький, небось и бриться недавно начал, лейтенантик. Он поспешно вскочил, приоткрыл другую дверь и что-то сказал находившемуся в соседней комнате человеку. Потом повернулся к Эйзелу:

– Через минуту он примет вас.

Солдат поковылял прочь.

– Что это с ним?

– Допустил бестактность. Плохо разбирается в национальном вопросе.

Юноша избегал взгляда Эйзела. Тот усмехнулся, отошел к окну, посмотрел на бухту. Порт прямо как на ладони. Интересно, выйдет ли он снова в море. Не хотелось бы – это игрушка для безусых юнцов, глупеньких, точно слепые котята. Если человек соображает что к чему – такие штуки не для него.

– Розан?

Эйзел обернулся. Полковник Бруда поманил его. Эйзел, по-прежнему ухмыляясь, последовал за ним. Он и сам был невысок, но, несмотря на это, взгляд его упирался в блестящую макушку Бруды.

– Слушай, до меня дошло, почему ваши ребята выигрывают все битвы.

Бруда мрачно взглянул на него.

– Вы выбираете для сражения славный солнечный денек, выстраиваете офицеров впереди войска и приказываете им по команде наклонить головы в сторону врага.

Бруда нахмурился сильнее. Шутка его явно не веселила.

– У всех геродиан старше двадцати пяти головы голые, точно яйцо у ящерицы.