— Я даю слово, что предоставляю вам десять дней перемирия и гарантирую жизнь всему гарнизону, — объявил Дюгеклен.

— Всему? — спросил офицер.

— Разумеется! — воскликнул Молеон. — Исключений быть не может, поскольку вы сами утверждаете, что дона Педро в крепости нет.

Это восклицание вырвалось у молодого человека вопреки почтению, которое он обязан был оказывать обоим главнокомандующим, но он радовался тому, что напомнил о доне Педро, ибо явная бледность, словно облако, покрыла лицо дона Родриго де Санатриаса.

Парламентер откланялся и удалился.

— Теперь вы убеждены, мой юный упрямец и несчастный любовник? — спросил король, когда дон Родриго ушел.

— Да, сир, я убежден, что дон Педро в Монтеле и что через неделю он будет в ваших руках! — ответил Аженор.

— Ну и ну! — воскликнул король. — Какое упрямство!

— А ведь он не бретонец, — усмехнулся Бертран.

— Господа, дон Педро играет ту же игру, которую хотели разыграть мы, — продолжал Аженор. — Он уверен, что не сможет пробиться силой и пытается прибегнуть к хитрости. Ему удалось убедить вас, что его нет в замке, вы предоставляете перемирие, вы небрежно несете охрану. Так вот, он вырвется! Да, он вырвется, повторяю я, и убежит, но я надеюсь, что мы будем на страже. То, что вам доказывает, будто его нет в Монтеле, мне доказывает, что дон Педро в замке.

Аженор покинул шатер короля и коннетабля с понятным раздражением.

— Мюзарон, найди самую высокую палатку в лагере и водрузи над ней мой флаг, чтобы он был прекрасно виден из замка. Аиссе известен мой флаг, она, видя его, будет знать, что я рядом, и сохранит все свое мужество. А наши враги, видя мой стяг на насыпном валу, пусть думают, что я здесь, и не подозревают, что мы с тобой снова заберемся в пещеру у источника. Пошли, мой бравый Мюзарон, вперед!

XXII

Хитрость побежденного

Король Энрике и коннетабль увели войска от Монтеля. Насыпной вал вокруг замка остались охранять всего две тысячи бретонцев под командованием Виллана Заики.

Молеона вдохновляла любовь, и каждое его суждение было совершенно правильным. Он в самом деле говорил так, словно слышал все, что происходило в замке.

Примчавшись в замок после битвы, запыхавшийся, растерянный, взбешенный дон Педро рухнул в комнате Мотриля на ковер и замер неподвижно, безмолвный и недоступный, пытаясь сверхчеловеческим усилием воли удержать в самой глубине сердца гнев и отчаяние, которые клокотали в его душе.

Все его друзья погибли! Его прекрасная армия разбита! Все надежды отомстить и добиться славы уничтожены в один день!

Теперь его ждет бегство, изгнание, нищета? Мелкие, постыдные и бесплодные схватки с врагом? И недостойная смерть на каком-нибудь бесславном поле боя?

Друзей у него больше не осталось! Этот король, который никогда никого не любил, испытывал жесточайшие муки, сомневаясь в любви к нему других людей. Почти все короли путают уважение, которое люди обязаны им оказывать, с любовью, которую они должны были бы внушать людям. Имея первое, они обходятся без второй.

Дон Педро увидел, что в комнату вошел Мотриль, покрытый какими-то бурыми пятнами. Доспехи его были изрешечены, из пробоин текла кровь.

Мавр был мертвенно-бледеным. Глаза его горели дикой решительностью. Он уже не был покорным, раболепным сарацином; перед королем стоял гордый и несговорчивый человек, который обратился к дону Педро как к равному.

— Значит, король дон Педро, ты побежден? — спросил он.

Дон Педро поднял голову и по холодным глазам мавра понял, что поведение Мотриля полностью изменилось.

— Да, — ответил дон Педро, — и больше уже не встану на ноги.