|
Не знаю уж, и вправду ли работал кремлевский пресс-секретарь Громов раньше в том же ведомстве, что и нынешний президент. Мне известно только об одной его прежней карьерной ступеньке: вместе с Ястржембским он служил в Братиславе в советском посольстве. Непросвещенная молва утверждает, что в советское время работать в посольстве за рубежом, не будучи сотрудником советских спецслужб, было невозможно. Не знаю - мала я еще была в то время. Надо спросить у самого Громова. В любом случае, имеет ли он под чиновничьим пиджачком погоны или нет, - меня мало интересует. А вот от стиля работы с прессой, который он с подачи Путина внедрил в Кремле, духом КГБ, действительно, не попахивает, а просто воняет. Впрочем, в тот момент, на заре путинской эпохи, силясь разгадать загадку скоропостижной мутации Громова, я считала слишком поверхностным объяснять все погонами. Я мучилась-мучилась, переживала-переживала, не спала по полночи, и в конце концов решила для себя, что Громов, наверное, просто не вынес психического перенапряжения от осознания внезапно свалившейся на него секретарской ответственности. И эта ответственность просто раздавила его, деформировала его личность и даже лицо, выдавила его самого из его тела. А вместо него, туда, в опустевшее место, судя по изменениям во внешности, вселился не кто иной, как Владимир Владимирович Путин. Не понятно только, куда в таком случае переселился теперь дух нашего добряка и скромняги Громова... *** Впрочем, большая часть моих коллег из кремлевского пула даже и не пыталась разобраться в громовской психологической драме, а просто предпочла поскорее выстроить с ним отношения в соответствии с новыми порядками. Девушки-журналистки, при путинском режиме стремительно начавшие превращаться в кремлевских паркетных придворных дам, быстро включили Громова в ранжир тех чиновников, с кем при встрече следует не просто здороваться, а целоваться в щеку, а то и в губы. Причем, ни целующих, ни целуемого не заботил вопрос, почему раньше, до его назначения пресс-секретарем, таких нежностей он от них не получал. Никакого морального дискомфорта заинтересованные стороны не испытывали и когда главные редактора газет вдруг стали подсылать своих журналистов к Громову на праздники с подарком - бутылкой дорогого спиртного. И уж, разумеется, никто из кремлевских журналистов даже и не думал выражать протест, когда Громов в очередной раз отдавал распоряжение вычеркнуть меня из списков на аккредитацию за очередную непонравившуюся начальству статью. Молчали даже те мои коллеги из кремлевского пула, кого я до того момента числила в друзьях. Но тем ценнее и трогательнее для меня был поступок тех двоих девочек, Дикун и Нетребы, которые ради меня бросились на Громова, как на амбразуру. За что потом долго еще расплачивались, терпя воспитательные репрессии со стороны президентского пресс-секретаря в виде циклических отлучений от Кремля. Смешнее всего в этой истории было то, что Лена Дикун в то время работала в еще не уничтоженной Общей газете, которую финансировал Владимир Гусинский. И, соответственно, по всей логике вещей, Дикун должна была видеть во мне классового врага: ведь Гусинский в тот момент уже был опальным олигархом, а хозяин моей газеты Березовский - наоборот, еще вовсю зажигал на кремлевских дискотеках. Однако в какой-то момент Лена призналась: - Знаешь, Трегубова: я просто посмотрела на то, что они делают с тобой, и поняла, что если я сейчас промолчу, то потом очередь дойдет и до меня, а потом и до всех остальных... В тот момент Дикун не могла еще, конечно, предположить, что даже если она не промолчит, очередь все равно неминуемо дойдет не только до нее, но и до НТВ, ТВ-6, Общей газеты, Итогов и до всех остальных. |
