|
Воротитесь, Амелія… на одну только минуту. Амелія посмотрѣла на свою подругу нерѣшительными глазами, и отступила на середину комнаты. Ребекка ушла; и Доббинъ заперъ за нею дверь. Мистриссъ Эмми облокотилась на туалетъ, и безмолвно смотрѣла на Вилльяма, губы ея дрожали, лицо было блѣдно. – Я былъ въ замѣшательствѣ, сказалъ майоръ послѣ кратковременной паузы, – и начиная говорить съ вами, я имѣлъ неосторожность употребить слово «власть». – Да, вы употребили, сказала Амелія И зубы ея заскрежстали при этихъ словахъ. – По крайней мѣрѣ, Амелія, я имѣю здѣсь нѣкоторое право быть выслушаннымъ, продолжалъ Доббингь. – То-есть, вы разумѣете свои одолженія, оказанныя мнѣ? Очень великодушно съ вашей стороны напоминать мнѣ объ этомъ, майоръ Доббинъ, отвѣчала Эмми. – Права, о которыхъ говорю, предоставлены мнѣ отцомъ вашего Джорджа, сказалъ Вилльямъ. – Вы оскорбили его память, милостивый государь, да, вчера вы оскорбили. Вникните хорошенько, что вы сдѣлали. Я никогда васъ не прощу, никогда, никогда! сказала Амелія. И выстрѣливая этими маленькими сентенціями, она вся трепетала отъ гнѣва и душевнаго волненія. – Серьёзно ли вы говорите это, Амелія? сказалъ Вилльямъ грустнымъ тономъ. Неужели одно неосторожное слово, произнесенное въ минуту запальчивости, затмитъ окончательно въ вашихъ глазахъ глубокую преданность всей моей жизни? Я надѣюсь и увѣренъ, что поступки мои никогда не оскорбляли памяти капитана Осборна, и вдова моего друга не имѣла до сихъ поръ ни малѣйшихъ причинъ дѣлать мнѣ какіе бы то ни было упреки. Подумайте объ этомъ когда-нибудь на досугѣ, и совѣсть ваша, безъ всякаго сомнѣнія, докажетъ вамъ всю неосновательность этого обвиненія. Вы начинаете это чувствовать теперь. Амелія продолжала стоять безмолвно, склонивъ голову и опустивъ глаза въ землю. – Нѣтъ, Амелія, нѣтъ, продолжалъ Вилльямъ, – не вчерашняя рѣчь вооружила васъ противъ меня. Или я напрасно изучалъ и любилъ васъ впродолженіе всѣхъ этихъ пятнадцати лѣтъ, пди, вчерашнія слова послужили для васъ только предлогомъ для выраженія мыслей, уже давно затаенныхъ въ вашемъ сердцѣ. Но я знаю васъ, Амелія. Я давно привыкъ читать всѣ ваши мысли, и слѣдить за всѣми движеніями вашего сердца. Я знаю, къ чему вы способны, мистриссъ Эмми, вы можете привязаться къ воспоминаніямъ, лелѣять въ своихъ мысляхъ мечту и любить фантастическій призракъ, но сердце ваше не можетъ отвѣчать на глубокую привязанность, которую могла бы цѣнить женщина, великодушнѣе васъ. Я, въ свою очередь, гонялся за фантастическимъ призракомъ все это время. Выслушайте теперь, что я скажу вамъ однажды навсегда, мистриссъ Джорджъ. Вы недостойны любви, которую я питалъ къ вамъ до сихъ поръ… И я зналъ, что этотъ призъ, котораго хотѣлъ я добиться цѣною жизни, не стоитъ выигрыша. Я былъ глупецъ, мечтатель, безумно желавшій промѣнять весь запасъ своихъ чувствъ на слабую искру любви, которая могла, по крайнеи мѣрѣ, на нѣкоторое время вспыхнуть въ вашемъ сердцѣ. теперь – конецъ моимъ стремленіямъ, конецъ безумнымъ надеждамъ, и я отказываюсь отъ безплодной борьбы… Я не виню васъ, Амелія. Вы очень добры, и во всѣхъ этихъ случаяхъ поступали по крайнему своему разумѣні, но вы не могли, вы неспособны были возвыситься до той высоты нравственной привязанности, на которой я стоялъ въ отношеніи къ вамъ; надобно имѣть душу, гораздо возвышеннѣе вашей, чтобъ измѣрить всю глубину этого чувства. Прощайте, Амелія! Я уже давно слѣдилъ за вашей борьбой. Время положить этому конецъ. Мы оба утомились, и надоѣли другъ другу. Страхъ и трепетъ объяли мистриссъ Эмми, когда Вилльямъ собственными руками разорвалъ, наконецъ, цѣпь, привязывавшую его къ ней, и когда онъ объявилъ свою независимость и превосходство. |
