Решение нашлось: мне связали передние и задние ноги, а затем спихнули в воду. Я плюхнулась на спину, ударившись головой о край ванны. Подлили воды. Холодной, но вскоре это уже не имело значения. Я брыкалась, но теперь все было просто: двое держали меня за ноги, третий погрузил мою голову в воду. Одно дело — захлебнуться стоя, как на водопое. Это ужасно, но хоть чувствуешь земное притяжение и голова твоя в нормальном положении. Можно хоть как-то себя контролировать. Но совсем иное — если упал навзничь, а чья-то рука удерживает твою голову под водой, которая тотчас заливается в ноздри, и ты понимаешь, что тебя топят. До хруста выгибаешь шею. Горло будто полосуют ножом. Ужас и паника неизведанной силы.

В короткие передышки я заходилась кашлем, но, прежде чем успевала отдышаться, меня вновь пихали в воду. Чем больше я сопротивлялась, тем больше меня держали под водой. Вскоре я нахлебалась и обмякла. Вот она смерть, подумала я, но экзекуцию умело прервали. Меня вытащили из ванны и бросили на пол. Я кашляла и блевала, надеясь, что пытка закончилась.

Она только началась. Мне развязали передние ноги. Пинками, тычками и рывками за хвост заставили подняться. Задние ноги оставили связанными. За гриву меня потащили в соседнюю комнату. Кое-как я допрыгала. Меня завели в подобие стойла и надели упряжь, подвесившую переднюю часть моего тела — ноги мои уперлись в грубо сколоченный помост из некрашеных досок. Один человек обхватил меня за шею, а другой, подбив под коленку, загнул мою левую ногу, точно кузнец, осматривающий копыто. Юноша присел на корточки и сноровисто загнал длинный гвоздь в мою правую ногу, накрепко прибив меня к помосту. До сих пор вижу взлетающий и падающий молоток и хохолок на макушке юноши. На каждом ударе меня корежило судорогой. Возле копыта натекла лужица крови. Потом вся троица ухватила меня за хвост. Я вздрогнула от прикосновения шести бесстыжих рук. Они тянули со всей силы, будто состязаясь в перетягивании каната.

Я закричала и попыталась лягнуться. Но мои задние ноги были связаны, а правая передняя прибита к помосту. С одной левой ногой я была беспомощна. Они все тянули и тянули. В те минуты невыносимой боли я уже не страшилась смерти, а желала ее пуще всего на свете. Я мечтала крысой соскользнуть во мрак и все закончить. Я потеряла сознание.

Тяжело об этом говорить. Было больно — как еще скажешь? Но что это за боль! Мы подскакиваем, ожегшись спичкой, а я полыхала в костре. Но это был еще не конец. Очнувшись, я увидела, что копыто мое напрочь оторвано. Я полагала, не бывает боли сильнее той, что я претерпела. Оказалось, бывает. В ухо мне влили кипяток. В прямую кишку вогнали ледяной железный прут. Меня били ногами в живот и промежность. Время от времени троица устраивала перекуры; я беспомощно висела в упряжи, а они выходили в коридор, оставляя дверь открытой, или как ни в чем не бывало болтали возле меня. Несколько раз я теряла сознание.

Меня беспрестанно осыпали бранью, но я бы не сказала, что они кипели злостью. Нет, просто делали свою работу. Притомившись, трудились молча.

Часам к пяти вечера, выполнив дневную норму, они закончили. Их ждали дома. Меня выпрягли и швырнули в каморку. Через двое суток полного одиночества, дикой боли и голода меня отпустили. Открыли камеру, вздернули меня на ноги и вытолкали за ворота. Не сказав ни слова. Я не знала, где ты, а ты не знал, где я. Я дохромала к реке и свалилась в укромном уголке. Там ты меня и нашел.

Вергилий: Я всюду о тебе спрашивал. Боялся, что мои вопросы вызовут подозрение и меня арестуют. Но я должен был тебя отыскать. Наконец я пошел к хозяевам, что тебя выгнали. Они ничего о тебе не знали, но служанка меня догнала и шепнула, что кто-то кому-то говорил, что от кого-то слышал, будто ты в таком-то полицейском участке.