— Жаль, мало пирожков, — вздохнул Кузнецов, — не то можно было бы купить целый лоток и ублажить братьев наших меньших. Правда?

Скормив пирожки, они долго сидели на скамейке, смотрели на звезды, слушали шум тополей — Кузнецов никогда не думал, что пирамидальные тополя могут так пьяно шуметь, а вот каштаны шумят, как осины — так же робко, жалостливо, прося снисхождения; читали стихи, рассуждали о творчестве и писателях.

Распрощались друзьями. Юрий жил в Нальчике, пригласил к себе Кузнецова, Кузнецов записал адрес и обещал обязательно побывать у него, но не успел — Юрий по каким-то своим делам поехал в Баксанское ущелье и там, в горах, угодил под камнепад. Кузнецов, когда услышал об этом у себя в Ленинграде, долго сидел неподвижно, чувствуя свою вину перед славным парнем Юрием и острую, неотвязную тоску — очень обидно, что ему не удалось съездить в Нальчик, повстречаться с этим человеком — покровителем животных. Ведь и повод был, и за командировкой дело не стало бы: газета, в которой работал Кузнецов, была крупной, посылала корреспондентов в разные города, в общем, проблем не было бы, но… Не спелась, словом, песня.

Очень часто, когда нам бывает больно, когда умирает кто-нибудь из близких людей — впрочем не только близких, достаточно того, что этот человек был просто-напросто знаком, вместе довелось всего один раз пообедать, — в ушах начинает бить печальный погребальный колокол, любой, даже самый светлый, солнечный день делается сумрачным, а в мозгу вспухает, изгибается горбушкой вопрос: «Как быть, как дальше-то быть? Как жить?» Извечен этот вопрос: «Как жить дальше?» Все берутся ответить на него, дают бесплатные советы, пользуются готовыми и вроде бы безошибочными рецептами, формулами, но за тысячи лет существования человечества никто правильно на этот вопрос так и не ответил. На него нет ни одного правильного ответа и вместе с тем существует несколько миллиардов правильных ответов — ровно столько, сколько людей живет на планете.

А между тем делать-то нечего, в жизни знак вычитания — один из главенствующих, был человек — и нет его. Лей слезы — не лей, скули — не скули, печалься — не печалься, а поделать ничего не поделаешь: люди уходят, освободившиеся места занимают другие.

Через два года Кузнецов прилетел по делам в Нальчик, оттуда поехал в Баксанское ущелье, а потом дня на три-четыре завернул в Терскол: надо было малость отдышаться от бесконечных дел, от командировки, прийти в норму, послушать собственное сердце, на людей посмотреть, поразмышлять немного.

Погода стояла весенняя, какая-то радостная, с голосистыми ручьями и теньканьем пичуг — то самое состояние природы, которое делает человека хмельным, угрюмого превращает в весельчака, нытика — в неунывающего непоседу, злобного — в добряка; состояние духа в такие дни бывает под стать природе, возвышенным, поэтическим.

Да и праздник весенний, подходящий для возвышенного состояния души подоспел — Восьмое марта. Все повалили на гору Чегет, на верхотуру, автобусы с туристами приехали даже из Пятигорска, из Минеральных Вод — всем было интересно, что станут вытворять на мартовском карнавале горнолыжники. Горнолыжники постарались, устроили состязания, выставили две команды — «пельмешек» и «худышек». Инструктор первой команды — он же, естественно, и капитан — был полным, как пельмень, с лоснящимися розовыми щеками, украшенными глубокими девичьими ямочками, инструктор второй команды — жилистый, тонкий, как ствол дерева, тянущийся к свету, на лице распустились двумя черными цветками огромные глаза, которые, честно говоря, должны были достаться какой-нибудь женщине, зато нос был настоящим мужским, горбатым, с сизым помороженным налетом, смотрел вбок, придавая лицу владельца драчливое выражение.