— Да ладно.

— Не принижайте. Благодаря вам я осталась жива.

Он поднял глаза:

— Это хорошо.

— Спасибо, — сказала она.

— Был рад. — Он чуть было не добавил из скромности: «Я бы сделал это для кого угодно», однако, глядя на нее — точеная шея, фарфоровые ушки, — засомневался, а правда ли это. Будь она уродиной — или если бы резали не ее, а Рэймонда Инигеса?

Он сказал:

— Сперва расскажите мне о себе.

— Итак, в последнем эпизоде моя семья пала жертвой «Велвет Андеграунд». С этого момента, увы, сюжет несколько провисает. Мой отец торговал автомобилями и продолжал торговать ими после развода с матерью. Я училась в школе, потом в университете. Получила диплом. Потом жила в Бруклине, пока он не превратился в Бруклин. В данный момент я обитаю в огромном псевдогородском наросте под названием Хобокен.

— И вы из такой дали приехали ко мне, — сказал он. — В старый парк аттракционов.

Она улыбнулась:

— Самое малое, что я могла сделать.

— В каком университете вы учились?

— В Йеле.

— Ничего себе.

— Lux et veritas.

— Моя сестра училась там, — сказал он. — Девяносто четвертый, что ли, год. Ее зовут Кэтрин или Кейт. Кейт Хаузман. В браке она Хаузман. А тогда она была…

— Кэтрин или Кейт Стэм? — предположила она.

— Угу. — Он посмеялся собственной глупости. — Именно.

— Мне это имя сразу показалось знакомым. До чего же тесен мир! Вы обратили внимание, что все сверхобразованные белые ньюйоркцы так или иначе знакомы друг с другом?

Он хихикнул:

— Теория шести рукопожатий. Даже двух.

— Я помню вашу сестру. Она пользовалась популярностью.

— Точно.

— Скажите еще, что и замуж она вышла за однокурсника, совсем бы великолепно.

— Не-а. Парень из бизнес-школы. Немец.

— Прямиком из Фатерлянда?

— Родился в Берлине. Работает в Deutsche Bank. Они живут в Гринвиче, растят дочку. Гретхен сейчас два с половиной, и она снова беременна — то есть Кейт, а не Гретхен. — Он перевел дух. — Вот, собственно, и все.

— Никогда бы не вообразила вашу сестру в роли домохозяйки.

— Она не сидит дома. Работает на коннектикутский хедж-фонд. Тоже получила диплом MBA — в Уортоне.

— Господи! — произнесла Ив. — Что вы еще мне поведаете? Факты, факты, Джона Стэм! Они ударяют мне в голову.

Он еще порассказал о себе, о родных, о Скарсдейле. Вспомнил, как ребенком играл с отцовским стетоскопом, как в отрочестве преодолел нежелание идти по стопам отца. Он два года уже не пил и превратился по этой части в легковеса: Ланс мог потребить пол-литра джина, выкурить пару косяков и забивать гвозди, не попадая молотком по пальцам, а у Джоны после второго стакана развязался язык. В руках и ногах он ощущал приятное покалывание и решил не противиться. Женщина слушала. Она была веселой, красивой, умной, а главное — ей было интересно, она слушала так, словно каждое его слово имело для нее значение. Еще бы, ведь Джона спас ей жизнь. Но не только это: женщина была прекрасна и искренна, он стал ей дорог, и в нем шевельнулось что-то, что Джона не сразу опознал как влечение, — не сразу, потому что этот механизм в нем давно заржавел. Он говорил, она говорила, он что-то узнавал о ней, она о нем, и, почувствовав жар, он краешком глаза подметил, как почти соприкоснулись кончики их пальцев.