|
– Вы не можете требовать, чтоб я согласилась на такой серьезный шаг немедленно, – сказала я. – Дадите немного времени подумать? – Вы вольны поступать, как вам угодно, – сказал он с горечью. – Для чего просить меня дать вам время подумать. Вы можете ждать, сколько вам угодно. – Подождем до конца недели, – продолжала я. – Дайте мне увериться, что отец решил не отвечать нам. Хотя я вольна в своих поступках, ничто, кроме его молчания, не даст мне права уехать тайно и быть обвенчанной чужим человеком. Не торопите меня, Оскар. До конца недели недалеко. Что то во мне поразило его, вероятно, мой голос, показавший ему, что я очень расстроена. – Не плачьте, ради Бога! – сказал он. – Пусть будет по вашему. Ждите, сколько вам угодно. Мы не будем говорить об этом до конца недели. Он поцеловал меня как то поспешно и подал мне руку, чтоб идти домой. – Гроссе приедет сегодня, – продолжал Оскар. – Он не должен видеть вас в таком состоянии. Вам надо отдохнуть и успокоиться. Пойдемте домой. С какой болью в сердце пошла я с ним домой! Моя последняя слабая надежда на восстановление прежней дружбы с мадам Пратолунго была разбита. Я теперь видела в ней женщину, которую мне не следовало знать, женщину, с которой я не могла уже никогда обменяться дружеским словом. Я лишилась подруги, с которой была так счастлива, я огорчила Оскара. Моя жизнь никогда не казалась такой печальной и бесполезной, как в это утро на рамсгетской набережной. Оскар простился со мной у двери, ободряюще пожав мне руку. – Я зайду позже, – сказал он, – и узнаю, что скажет о вас Гроссе. Отдохните, Луцилла, отдохните и успокойтесь. Тяжелые шаги внезапно послышались позади нас. Мы оба обернулись. Время шло быстрее, чем мы думали. Перед нами стоял Herr Гроссе, пришедший пешком со станции железной дороги. Первый же взгляд на меня, очевидно, поразил и огорчил его. Глаза доктора смотрели через очки на меня с таким тревожным выражением, какого я никогда прежде не замечала в них. Потом он повернул голову, поглядел на Оскара, и лицо его (как мне показалось) выразило гнев и подозрение. Ни слова не сказал немец. Оскару пришлось первому прервать неловкое молчание. Он обратился к Гроссе. – Я не буду теперь мешать вам и вашей пациентке, – сказал он. – Я приду через час. – Нет! Не угодно ли вам идти за мной, молодой человек. Мне надо поговорить с вами, – сказал Гроссе, сердито насупив свои густые брови и повелительно указывая на дверь. Оскар позвонил. В ту же минуту тетушка, услышав наши голоса, появилась на балконе над дверью. – Здравствуйте, мистер Гроссе, – сказала она. – Надеюсь, что вы остались довольны Луциллой. Я только вчера сказала свое мнение, что она совершенно здорова. Гроссе, угрюмо поклонился тетушке и обернулся опять ко мне, устремив на меня такой пристальный и долгий взгляд, что я смутилась. – Мнение вашей тетушки не мое мнение, – промычал он мне на ухо. – Мне вовсе не нравится ваш вид, мисс. Входите. Слуга ждал нас у растворенной двери. Я вошла, не сказав ни слова. Гроссе ждал, пока не вошел Оскар. Лицо Оскара было мрачно, когда он присоединился ко мне в прихожей. Он казался полусердитым, полусмущенным. Гроссе решительно встал между нами и подал мне руку. Я пошла с ним наверх, спрашивая себя, что все это значит. Глава XLV ПРОДОЛЖЕНИЕ ДНЕВНИКА ЛУЦИЛЛЫ 4 го сентября (продолжение). Когда мы вошли в гостиную, Гроссе посадил меня в кресло около окна. Он наклонился и поглядел на меня пристально, отодвинулся и поглядел на меня издали, вынул свое увеличительное стекло и долго глядел через него на мои глаза, пощупал мой пульс, бросил с досадой мою руку и повернулся к окну в мрачном молчании, не обращая ни малейшего внимания на присутствующих. |
