|
В старину отчаяние (в особенности такого рода, как отчаяние Оскара) побуждало людей идти в солдаты или в монастырь. В наше время отчаяние побуждает их идти в госпитали, перевязывать раны, подавать лекарства и искать исцеления, успешно или нет, в этом неприятном, но полезном деле. Оскар, конечно, не изобрел для себя ничего нового. Он только покорился моде. Все же, мне кажется, надо иметь мужество и решимость, чтобы преодолеть представлявшиеся ему затруднения и твердо держаться раз избранного пути. Начав со ссоры с ним, я готова была кончить уважением к нему. Как бы то ни было, этот человек был достоин Луциллы. – Могу я узнать, куда вы ехали, когда мы встретились с вами? – спросила я. – Почему покинули вы Италию? Разве не осталось больше раненых солдат в госпиталях? – Для меня не было больше работы в госпитале, в который я поступил, – отвечал он. – Я хотел было помогать бедным и больным вне госпиталя, но, как иностранец и протестант, встретил некоторые затруднения. Я мог бы легко преодолеть их среди такого в высшей степени добродушного и учтивого народа, как итальянцы, если бы постарался, но мне пришло в голову, что мои соотечественники мне ближе всех. Такой вопиющей бедности, как в Лондоне, не встретишь ни в одном итальянском городе. Когда мы с вами встретились, я ехал в Лондон, чтобы предложить свои услуги и посильную материальную помощь священнику какого нибудь бедного прихода. Он замолчал, подумал и прибавил, понизив голос: – Это одна из моих целей. Вам я должен сказать, что есть и другая. – Касающаяся вашего брата и Луциллы? – спросила я. – Да. Не поймите меня не правильно. Я возвращаюсь в Англию не для того, чтоб отступиться от моего обещания. Я по прежнему оставляю Нюдженту свободу заслужить любовь Луциллы. Я по прежнему намерен не возвращаться в Димчорч, чтобы не смущать ни их, ни себя. Но я не в силах был заглушить невыносимого желания узнать, чем все кончится. Не спрашивайте меня. Это все, что я могу сказать вам. Несмотря на прошедшее время, я не в состоянии говорить без страдания о Луцилле. Я надеялся увидеться с вами в Лондоне и услышать из ваших уст дорогое известие. Представьте себе, каковы были мои надежды, когда я увидел вас, и простите меня, если я забылся, когда вы обманули мои ожидания, не сообщив никаких новостей и сказал о Нюдженте то, что вы сказали. Он остановился и горячо пожал мою руку. – Что, если я прав относительно письма мистрис Финч? – прибавил он. – Что, если оно действительно ожидает нас на почте? – Ну? – В нем, может быть, заключается весть, которую я жажду услышать. Я остановила его. – Я не знаю, какую весть вы жаждете услышать? Я сказала это намеренно. Какую весть жаждал он услышать? Вопреки тому, что он говорил, моя женская проницательность подсказывала: весть, что Луцилла еще не замужем. Целью моих последних слов было получить у него ответ, который подтвердил бы мое мнение. Он уклонился от ответа. Не было ли это само по себе подтверждением? По моему, да. – Сообщите вы мне содержание письма? – спросил он. – Да, если вы этого желаете, – отвечала я, не совсем довольная его скрытностью со мной. – Что бы ни заключалось в письме? – продолжал он, очевидно, сомневаясь во мне. Я ответила опять утвердительно, на этот раз одним только словом. – Не зайду ли я слишком далеко, – настаивал он, – если попрошу вас дать мне прочесть письмо? Мой характер, как вам известно, не из кротких. Я сердито вырвала у него мою руку и смерила его, как выражался мой покойный Пратолунго, своим «римским взглядом». – Мистер Оскар Дюбур, скажите прямо, что вы не доверяете мне. Он, конечно, начал уверять, что это не правда, но нимало не разубедил меня. Вспомните все неприятности, которые я вытерпела за мое дружеское участие к этому человеку. |
