Я сразу догадался. Слушай, говорю, робот-недотепа, это же метеорит. Видишь эти мелкие частицы?

Они называются хондры, вокруг них расположен оливин, ортопироксен, камасит и тенит.

Мусорщик так и и вылупился: «Откуда вы так много знаете, господин Генеральный?». Эх, примись я рассказывать…

Признаться, иногда ребята и меня в тупик ставят.

Раз принесли что-то вроде трубы, но деревянное и с дырками.

Если дуть в один конец, получится звук, вот провалиться мне на этом месте. А когда зажимаешь дырки, звук меняет высоту, трубка поет то тонким, то басовитым голосом.

Странная штука! Я знаю — они под запретом. Кто-то обзавелся ею тайком, может, упаси бог, даже играл на ней. А потом, когда стали над ним сгущаться тучи подозрений, бросил в домашний утилизатор. Свалил таким образом ответственность с больной задницы на здоровую — на мою, значит. А с чего это за него я отвечать должен?! Говорю своему роботу: «Ты ничего такого не видал и даже ни о чем таком не слыхал, усек?». И сжег трубку. Не хватало еще из-за какой-то там деревяшки с работы загреметь.

Меня работа устраивает и зарплата тоже. И подчиненные ребята что надо. Одна только есть… придурковатая. Вообще-то она ничего, смазливая, но чуток тронутая: носит длинные белые платья, голову украшает венком из ромашек. С ней, в общем-то, легко. Безобидная, знай себе распевает. Когда объявляю перекур, она все ко мне липнет, чтобы поболтать, значит. Приходится терпеть, как-никак Генеральный, свысока относиться к подчиненным мне негоже. А вот и она, сейчас снова прилипнет и пойдут глупые разговоры без конца и края.

— Тебя как звать? — спрашивает она.

— Ты что, забыла? Я Генеральный мусорщик, ваш начальник.

— Это не имя, а должность.

— Я робот, — говорю. — У робота нет имени, только номер и должность по Единой социальной таблице.

— Нет, есть, — стоит на своем чокнутая. — Меня, например, называют Принцессой.

И с этими словами она усаживается прямо на кучу костей.

— Только не туда, — прошу я. — Только что привел кости в порядок, а ты всё портишь.

На мои слова она — ноль внимания, даже наоборот: знай шурует себе в куче палочкой, все старания пошли коту под хвост.

— А где ты работал до свалки?

— Нигде, я недавно с конвейера.

— Будет врать-то, — говорит чокнутая. — Ты же старый.

— Значит, меня старым и произвели! — упрямо стою на своем я.

Молчит. Да и что она может мне сказать? Мне, для которого нет ничего неясного в этом мире, особенно когда речь идет о мусоре?

Тут со мной редкий специалист потягается, я четыре тысячи видов отходов различаю.

— Тебе твоя работа нравится? — спрашиваю.

— Работа как работа, — отвечает. — Вот только терпеть не могу грязное мужское белье.

— Если уж на то пошло, я тоже терпеть не могу дамские тампоны. Вон, глянь: весь участок номер триста семь ими забит. Никуда не денешься: профессиональная специфика.

С холма налетает предзакатный ветер, он разносит зловония по всему полю. Становится прохладно, но смрад куда страшнее: впечатление такое, будто через нос он проникает режущим дурманом прямо в мозг.

Сколько раз я выступал с предложением демонтировать роботам-мусорщикам сенсоры обоняния, что помогло бы им работать еще более самоотверженно, но 53 Лига защиты существ с искусственным разумом так и не дала разрешения.