В камине горел огонь, что представляло из себя довольно необычное зрелище. В Исландии нет ни угля, ни деревьев, которые можно было бы использовать как дрова, поэтому открытое пламя являлось здесь большой редкостью; многие дома обогревались природными термальными водами, остальные имели центральное отопление на мазуте. В этом камине горели брикеты торфа, тлея ярко‑красными углями, по которым пробегали маленькие язычки голубого пламени.
Кенникен дернул своим пистолетом.
– Садись у огня, Алан, обогрейся с дороги. Но сначала Ильич обыщет тебя.
Ильич был коренастым человеком с широким, плоским лицом. В разрезе его глаз было что‑то азиатское, и я подумал, что, по крайней мере, один из его родителей появился на свет где‑то за Уралом. Он тщательно меня обшарил, затем повернулся к Кенникену и покачал головой.
– Никакого оружия? – спросил Кенникен. – Он, наверное, слишком хитер для тебя. – Он мило улыбнулся Ильичу, а затем повернулся ко мне и сказал: – Помнишь, что я говорил, Алан? Меня окружают одни идиоты. Закатай свою левую штанину и покажи Ильичу свой симпатичный маленький ножичек.
Я повиновался, и Ильич с недоумением уставился на нож, в то время как Кенникен принялся его распекать. Русский язык гораздо богаче английского по части крепких выражений. Сген дабх был конфискован, и Кенникен жестом пригласил меня сесть, а Ильич, с красным лицом, занял место у меня за спиной.
Кенникен отложил в сторону свой пистолет.
– Что бы ты хотел выпить, Алан Стюарт?
– Скотч, если он у тебя есть.
– У нас он имеется. – Он открыл шкафчик рядам с камином и наполнил стакан. – Ты будешь пить его чистым или с водой? К сожалению, у нас нет содовой.
– С водой, – попросил я. – И разбавь посильнее.
Он улыбнулся.
– Ах да, тебе необходимо сохранять ясную голову, – произнес он язвительно. – Раздел четвертый, пункт тридцать пятый: когда представители оппозиции предлагают вам выпить, попросите что‑нибудь послабее. – Он плеснул в стакан воды, а затем передал его мне. – Надеюсь, это тебя удовлетворит?
Я сделал осторожный глоток и кивнул. Если бы он разбавил еще сильнее, то эта жидкость не смогла бы просочиться сквозь мои губы. Он вернулся к шкафчику, налил себе полный стакан исландского бреннивина и наполовину осушил его одним глотком. Я с некоторой долей изумления смотрел на то, как он, не морщась, пьет чистый спирт. Кенникен быстро катился под гору, если теперь пьянствовал открыто. Я был удивлен, что Департамент до сих пор не поймал его на этом.
Я спросил:
– Ты не смог достать в Исландии кальвадос, Вацлав?
Он усмехнулся и приподнял стакан.
– Это моя первая выпивка за четыре года, Алан. У меня сегодня праздник. – Он сел в кресло напротив меня. – У меня есть причины для того, чтобы устроить себе праздник – не так часто в нашей профессии встречаются старые друзья. Департамент хорошо обращался с тобой?
Я сделал небольшой глоток разбавленного скотча и поставил стакан на столик рядом со своим креслом.
– Я не работаю в Департаменте уже четыре года.
Он приподнял брови.
– Я располагаю другой информацией.
– Может быть, – согласился я. – Но она ошибочна. Я ушел в отставку после того, как вернулся из Швеции.
– Я тоже ушел в отставку, – сказал Кенникен. – Данная операция первое мое задание за последние четыре года. Я должен поблагодарить тебя за это. Я должен поблагодарить тебя еще за многое. – Его голос был спокойным и ровным. – Я отошел от дел не по своей воле, Алан: меня послали перебирать бумажки в Ашхабад. Ты знаешь, где это?
– В Туркменистане.
– Верно. – Он ткнул себя в грудь. |