Слышно,   как  хор  монахов  в  подземелье  поет  глухо:

          "Святителю  отче  Николае,  моли  бога о нас..." Тьма, а

          потом    появляется    скупо    освещенная   свечечками,

          прилепленными  у  икон, внутренность монастырской церкви

          Неверное пламя выдирает из тьмы конторку, в коей продают

          свечи,  широкую  скамейку  возле  нее,  окно,  забранное

          решеткою,  шоколадный  лик  святого,  полинявшие  крылья

          серафимов,   золотые   венцы.  За  окном  -  безотрадный

          октябрьский  вечер  с  дождем  и  снегом.  На  скамейке,

          укрытая  с  головой  попоной, лежит Барабанчикова. Химик

          Махров,  в  бараньем  тулупе,  примостился  у окна и все

          силится  в  нем  что-то разглядеть. В высоком игуменском

          кресле  сидит  Серафима,  в  черной  шубе. Судя по лицу,

          Серафиме  нездоровится.  У  ног  Серафимы, на скамеечке,

          рядом с чемоданом, Голубков, петербургского вида молодой

                   человек в черном пальто и в перчатках.

Голубков (прислушиваясь к  пению).  Вы  слышите,  Серафима  Владимировна?  Я

     понял, у них внизу подземелье... В сущности, как странно  все  это!  Вы

     знаете, временами мне начинает казаться, что я вижу сон, честное слово!

     Вот уж месяц, как мы бежим с вами, Серафима Владимировна,  по  весям  и

     городам, и чем дальше, тем непонятнее становится кругом... видите,  вот

     уж и в церковь мы с вами попали! И знаете ли, когда  сегодня  случилась

     вся  эта  кутерьма,  я  заскучал  по  Петербургу,  ей-богу!  Вдруг  так

     отчетливо вспомнилась моя зеленая лампа в кабинете...

Серафима. Эти настроения опасны, Сергей Павлович. Берегитесь затосковать  во

     время скитаний. Не лучше ли было бы вам остаться?

Голубков. О нет, нет, это бесповоротно, и пусть будет что  будет!  И  потом,

     ведь вы уже знаете, что скрашивает мой тяжелый путь... С тех  пор,  как

     мы случайно встретились в теплушке под тем фонарем,  помните...  прошло

     ведь, в сущности, немного времени, а между тем мне кажется, что я  знаю

     вас уже давно, давно! Мысль о вас облегчает этот полет в осенней  мгле,

     и я буду горд и счастлив, когда донесу вас в Крым и сдам вашему мужу.