— Я тоже считаю, что он что-то скрывает. Я за него боюсь. Нам-то уж ладно, но пусть хоть полиции сказал бы…

— Если я в Лонцк не уеду, приду сюда в субботу, — сказала в пространство Моника Гонсовская за моей спиной…

— Да за пару часов можно долететь до Египта, до Монреаля, до Самарканда! — рассердилась я. — Надо было сразу к нему прицепиться!

— Надо, но людей не хватало. Откуда мы могли предвидеть…

— Может быть, хоть те, кто ставил гуртом, принесли вам какие-то результаты?

— Те, кто ставил гуртом, забрали деньги и отдали их двум каким-то типам, пытаясь сделать это как можно незаметнее. К этим двум типам присоединился третий, и я даже должен спросить тебя об одном деле, может, ты отгадаешь, что за штука. А именно: эти три разных типа отличались одним и тем же выражением лица, совершенно обалдевшим, и не видно было ни малейшего удовольствия от победы. Ты это явление понимаешь?

Я задумалась и поняла сразу же. Они играли для кого-то другого, не для себя, не за свои деньги, и не им принадлежала прибыль. Кто-то велел им поставить, они не верили, что такая ставка придёт к финишу, но выполнили приказ, а для себя поставили на что-то другое — и смертельно изумились! Другого объяснения просто не существует.

— И для кого они играли? — спросил Януш.

— Понятия не имею. А эти три типа — это кто?

— Такие будины из Ломжи…

— А-а-а, ломжинская мафия! Погоди, это странно. Я слышала разные сплетни, что они, дескать, правят. И кто-то им велел? Я не понимаю, вообще-то всем вокруг приказывают они, работают они на себя, и у них всюду исключительно подчинённые. Что бы это значило?

— Может быть, помимо подчинённых, у них есть ещё и начальник?

— Если у них есть начальник, это должен быть некий таинственный Василь. Вы Метю допрашивали? Ах, нет, конечно же, не было времени, у него как раз была разбита башка. Но у него уже все прошло, пусть с ним поговорит кто-нибудь поумнее. Метя знает больше, чем он нам сказал, может быть, он вообще боится. Этих мафиози тоже нужно прижать как следует или как-нибудь потихоньку из них выжать, кто им что велел поставить и кто дал деньги, восемьсот тысяч эти триплеты стоили, я сомневаюсь, чтобы они их из собственного кармана выложили. Это хоть делается?

— Делается. Довольно хитрыми путями.

— Кроме того, нужно сориентироваться, тоже хитрыми путями, что случилось и вообще что делается. Судя по заездам среды, ни одного жокея не подкупили, пошли все как черти, честно поехали на всех лошадях. Не понимаю, что бы это означало, но поинтересоваться нужно обязательно. Какие-нибудь подробности про Дерчика уже известны?

— Похоже, это ты мне устраиваешь весьма приличный допрос. Ничего скрывать не стану и скажу тебе всю правду. Конечно, известны. Убили его в этих самых зарослях, никто его никуда не волок, следы указывают на то, что этот кто-то его шандарахнул, оставил под кустом и удалился. Собаке помешала мокрая погода. Следующей после убийцы была ты, а после тебя — руководитель бегов. Не нашли ещё никого, кто видел бы, что Дерчик с кем-то шёл или разговаривал…

Вдруг меня осенило.

— Время, — поспешно сказала я. — Это же должно было быть настолько рано, что Дерчик ещё не был одет. Я имею в виду, в рабочую одежду. Я видела обычные ботинки и обычные брюки, а не жокейский костюм. Стало быть, он отправился на природу прежде, чем начать готовиться к заезду. Ну, у него было немного свободного времени, потому что он шёл только во втором заезде, а вообще-то готовятся они заранее. Видеть его могло Двадцать человек, и никто на всякий случай не признается.

— А зачем ему вообще было с кем-то ходить?

— А черт его знает.