Лежащий на земле человек весь избит. На нем нет ни одного живого места. Это Тесак. Коннор садится на колени рядом с ним и под­нимает голову пилота.

— Все хорошо, — говорит он. — Все будет в по­рядке.

Но Коннор не верит собственным словам: по всему видно, что Тесак жестоко избит. На ли­це пилота застыла странная гримаса. Пригля­девшись, Коннор понимает, что он улыбается.

— Хаос, брат, — бормочет он едва слышно. — Хаос. Как красиво. Красота.

Коннор не знает, что на это ответить. Веро­ятно, пилот бредит, решает он. Еще бы.

— Да ты не волнуйся, — говорит Тесак. — Не худший способ умереть. Лучше, чем задохнуть­ся, верно?

Глаза Коннора постепенно начинают выле­зать из орбит.

— Что... что ты сказал?

Никто, кроме Адмирала и Коннора, не мог знать о том, что они нашли задохнувшихся ре­бят. Да, никто, кроме Адмирала, Коннора и ко­нечно же убийцы...

— Так вот кто убил Золотую молодежь! Ты и Роланд!

— Роланд? — переспрашивает Тесак. Ему очень больно, это видно, но, даже несмотря на это, он, похоже, обижен. — Роланд? Он не с на­ми. Он об этом даже не подозревает.

Увидев озадаченное выражение на лице Коннора, Тесак начинает смеяться. Смех посте­пенно переходит в хрип, потом постепенно сти­хает, и наконец из груди пилота вырывается дол­гий, похожий на стон, вздох. Тесак умер с улыб­кой на лице. Его пустые глаза остаются откры­тыми. Точно как у Мегафона, которого он убил.

— Черт, он же умер, да? — спрашивает Хай­ден. — Они его убили! Черт, они его прикон­чили!

Оставив мертвого пилота на земле, Коннор срывается с места и мчится к президентскому самолету. По дороге он пробегает мимо лазаре­та. Видно, что внутри, как и везде, погром. Ри­са! Где же Риса?

Вокруг старого президентского лайнера по-прежнему клубится толпа. Шины проколоты; крылья сломаны и болтаются под разными уг­лами, как перья птицы, чудом выжившей после схватки с соколом. Самолет стоит, заметно на­кренившись на одну сторону.

— Прекратите! — кричит Коннор что есть сил. — Немедленно прекратите! Что вы делае­те? Посмотрите, что вы наделали!

Добравшись до крыла, он хватает одного из стоящих на нем мальчишек за лодыжку и стяги­вает на землю. Тот падает, но Коннору вряд ли удастся стянуть всех. Он хватает кусок трубы и начинает лупить им по свисающей части кры­ла, снова и снова. Раздается звук, похожий на звон церковного колокола. Коннор не останав­ливается до тех пор, пока не убеждается в том, что все взгляды устремлены на него.

— Посмотрите на себя! — кричит он. — Вы же все разломали! Да как вам такое в голову при­шло?! Вас всех нужно отдать на разборку к чер­товой матери! Всех до единого! ВСЕХ ВАС НА­ДО ОТДАТЬ НА РАЗБОРКУ!

Толпа замирает. Беглецы, стоящие на кры­льях, и погромщики, бросающие в огонь облом­ки чего ни попадя, замирают на месте. Эта фра­за сказана одним из своих, и здравый смысл, утерянный, казалось, безвозвратно, в то же мгновение возвращается ко всем сразу. Кон­нор, подобно всем остальным, замирает от не­ожиданности. Он потрясен тем, что эти слова сорвались с его языка, и самое страшное, что брать назад их он не хочет. Неизвестно, что страшней: смысл этих слов или картина погро­ма, развернувшаяся перед его глазами.

Трап, стоявший возле входного люка, ле­жит на боку.

— Все сюда! — приказывает Коннор. — Помо­гите мне поднять его!

Полтора десятка ребят, утративших всячес­кую охоту бунтовать, послушно приходят ему на помощь. Они ставят трап на место, Коннор избирается на верхнюю площадку, к люку, и за­глядывает в иллюминатор. Сквозь небольшое застекленное отверстие разглядеть почти ни­чего невозможно.