Они подходят к Коннору и подхватывают его под руки.

— Нет! — кричит он. — Нет! Вы не можете так со мной поступить.

— Можем. Это наша работа, и не важно, пой­дешь ты по-хорошему или придется тащить те­бя силком. Мы свою работу сделаем.

Коннор оглядывается, надеясь, что остав­шиеся в спальне ребята его поддержат, но все напрасно.

— Прощай, Коннор, — говорит один из них, не поднимая глаз.

Охранник, жующий резинку, похоже, сочув­ствует ему несколько больше, и у Коннора по­является надежда как-то с ним сговориться. Он смотрит на него с мольбой во взгляде. Мужчи­на на мгновение перестает жевать.

— У меня есть приятель, которому всегда хоте­лось иметь карие глаза, — говорит он после се­кундного раздумья. — Его подружке не нравятся те, что у него сейчас. Он хороший парень, а твои глаза могли бы попасть и к плохому.

— Что?!

— Нам иногда разрешают взять себе кое-какие части, — объясняет охранник. — В качестве пре­мии за работу. В общем, я хотел сказать тебе это, чтобы было полегче. А то глаза могли бы попасть к какому-нибудь ублюдку.

Приятель, очевидно приняв его слова за шутку, гнусно хихикает.

— Полегче, говоришь? Прикольно. Ладно, по­ра идти.

Они вместе подталкивают Коннора к две­ри, а он пытается как-то вернуть себе присутст­вие духа. Но как это можно сделать при таких обстоятельствах? Может быть, то, что говорят про разборку, и правда. Может, он и не умрет, а перейдет в новое состояние, продолжая жить. Может, это даже будет хорошо? Почему бы и нет?

Коннор пытается представить, что чувству­ет заключенный камеры смертников, когда его ведут на казнь. Стал бы он сопротивляться? По­том он представляет, как охранники тащат его по красной ковровой дорожке, а он кричит и пытается лягнуть их побольнее. И какой в этом смысл? Если время, отпущенное Коннору Лэсситеру на этом свете, подходит к концу, нужно провести его остаток с достоинством. Он должен дать себе возможность прожить послед­ние минуты с уважением к тому человеку, кото­рым он был. Хотя нет! Почему был? Он еще жив! Нужно насладиться последними вздоха­ми, пока легкие еще принадлежат ему. Нужно получить удовольствие от того, как сжимаются и разжимаются мышцы, от каждого движения, каждого последнего впечатления от жизни в лагере и сохранить увиденное в памяти.

— Руки прочь, я пойду сам, — приказывает он охранникам, и они послушно отпускают его, будучи не в силах противостоять силе, заклю­ченной в его голосе. Коннор расправляет пле­чи, приосанивается и медленно идет вперед. Первый шаг дается ему труднее всего, но, делая его, он решает, что ни тянуть время, ни пытать­ся бежать не будет. Свой последний путь он пройдет твердым шагом — и люди надолго за­помнят, как этот молодой человек, кем бы он ни был, проделал его гордо и с достоинством.

65. Хлопки

Кто может сказать, что творится в головах лю­дей, готовящихся совершить акт устрашения, в последние минуты перед тем, как они присту­пают к ужасному действу, за которое их и назы­вают террористами? Какими бы словами они ни старались заглушить в себе чувство вины, все это ложь. К сожалению, опасные заблужде­ния, особенно те, во власти которых находятся люди, готовящиеся принести в мир горе и страх, имеют свойство маскироваться под са­мые что ни на есть добродетельные убеждения.

Для Хлопков, которых старательно убеди­ли в том, что они собираются совершить нечто богоугодное, люди, занимающиеся их подго­товкой, стараются запеленать ложь в священ­ную плащаницу и сопровождают ее обещания­ми вечного блаженства, которое никогда не на­ступит. Для тех, кто верит, что зло, творимое ими, выльется для мира в какие-то плодотворные изменения, ложь принимает обличье тол­пы людей, благосклонно взирающих на то, что они делают, из будущего.