— Эй, эй, полегче, — с трудом произносит он.

— Еще раз тронешь, руку оторву, — говорит Риса. — Понял?

— Да, да, хорошо. Без рук. Я понял.

Лев, сидя у корней дуба, к которому его при­вязал Коннор, заливисто смеется. Видимо, ему приятно видеть Коннора в таком неловком положении.

Риса отпускает руку. Коннору уже не так больно, но плечо все еще ломит.

— Да что ты, в самом деле, — говорит он, ста­раясь не показывать, что ему все еще больно. — Я же не имел в виду ничего плохого. У меня и в мыслях не было тебя обидеть.

— Теперь и не будет, — отчеканивает Риса, хотя заметно, что она сожалеет о том, что причи­нила Коннору боль. — Не забывай о том, что я жила в интернате.

Коннор понимающе кивает. Он слышал о детях, живущих в государственных интернатах. Им приходится защищать себя с младенчества, иначе жизнь будет несладкой. Кроме то­го, у Рисы на лице написано, что она недотро­га, и он должен был сразу понять это.

— Извините, — говорит Лев, — но я не могу ид­ти, если вы меня не отвяжете.

Коннору опять не нравится его взгляд.

— Откуда мне знать, может, ты опять убе­жишь?

— Я не прошу тебя мне доверять, — говорит Лев. — Сейчас я заложник. Но если ты меня от­вяжешь, я стану таким же беглецом, как вы. По­ка я связан, мы враги. Развяжешь, станем друзь­ями.

— Ладно, если обещаешь не убегать, — согла­шается Коннор.

Риса начинает нетерпеливо распутывать ку­ски лиан, которыми связан мальчик.

— У нас нет выбора, — говорит она, — либо мы его развязываем, либо оставляем здесь. При­дется рискнуть.

Коннор становится рядом на колени, чтобы помочь ей, и вскоре Лев свободен. Он под­нимается на ноги и потягивается, потирая пле­чо, в которое угодила пуля с транквилизато­ром. Может, думает Коннор, он уже перестал чувствовать себя жертвенным бараном. Хочет­ся верить, что желание жить окажется сильнее и он начнет трезво смотреть на вещи.

8. Риса

В лесу все чаще попадаются обрывки упаковки, кусочки пластика и прочий мусор, который, как известно, всегда свидетельствует о близости очага цивилизации. Рисе это не нравится. Если рядом город, значит, люди, живущие в нем, могут их узнать. Фотографии всех троих наверняка показывали в утренних новостях.

Риса понимает, что полностью исключить контакты с людьми не получится. Шансов ос­таться незамеченными, особенно в густонасе­ленных районах, практически нет. Их никто не должен узнать, но в то же время обойтись без помощи других людей не удастся. Обращаться к кому-то все равно придется.

Коннор, как всегда, рад поспорить, когда Риса делится с ним своими соображениями.

— Зачем нам посторонние? — спрашивает он, глядя на следы жизнедеятельности человека, встречающиеся уже повсеместно. Ребята про­ходят мимо полуразвалившейся, поросшей мхом каменной стены и ржавой металличес­кой вышки, служившей опорой высоковольт­ной линии во времена, когда электричество еще передавали по проводам. — Не нужен нам никто. Сами возьмем, что надо.

Риса вздыхает, стараясь держать себя в руках.

— Я понимаю, что то, что нам нужно, можно украсть, — говорит она терпеливо, — но это не­правильно. Ты так не считаешь?

Коннору неприятно, что Риса сочла его че­ловеком, не чуждым воровства.

— А ты считаешь, люди дадут нам поесть или что там еще нам понадобится просто так, по доброте душевной? — запальчиво спраши­вает он.

— Я так не считаю, — говорит Риса, — но если мы все как следует обдумаем и не будем прини­мать скоропалительных решений, может быть, воровать не придется.

От ее слов, а может, от того, что она гово­рит с ним, как с ребенком, Коннор приходит в бешенство.