– Ваньки Попова нет, – высматривали зоркие, – Рюмина Ивашки...

– Сидит твой Ивашка в лодке, – поправлял другой, – чаво будет тому чертяке.

– Андрюхи Казакова нет, господина Панова, Кудрина Ваньки, Логинова тож. Эх, добрый был казак!

– Пятерых, стало быть.

– Да, пятерых. Эвона, прокатились ребята...

Шлюпка подплыла к борту. Сидевшие в ней молчали, понурив голову, только тяжело и часто дышали. Беньёвский перегнулся через борт, закричал:

– Чего молчите, шкуры барабанные! Докладайте живо!

Ему ответствовал Игнат, без дела спускавший и поднимавший курок на широкоствольном мушкетоне, и все услышали, как мелко дрожал его голос, хотя желал казаться равнодушным Суета:

– Ну... сунулись мы в лес, идем собе, под ноги смотрим, по сторонам. Господин Панов с четырьмя нашими... коих не видите вы средь нас, во главе шествуют. Вдруг откуда ни возьмись дьяволы энти черные, с пиками в руках, со щитами дощатыми – и прямо на передних. Глазом моргнуть не успели – искололи товарищей наших мерзкими своими копьями. Но тут уж мы им из мушкетонов влепили – семь али восемь человек не встанут боле.

– А дальше? – сквозь плотно стиснутые зубы процедил Беньёвский.

– Опосля ж, как стволы опорожнили, мы к ялботу кинулись, плыть за подмогой...

Беньёвский дернул себя за галстук – он, видно, задыхался:

– Как... вы посмели... оставить поле боя и раненых своих товарищей? – спросил он еле слышно.

– Ваша милость, – чуть виновато сказал Игнат, – дикарей в лесу, что вшей на нищем, – не выстояли бы. К тому ж, государь, заметили мы, каким манером искололи дикари товарищей. Раненых там не сыщешь.

– Вы-ы-ы!!! – почти завизжал Беньёвский, до неузнаваемости коверкая бешенством свое лицо. – Подлецы! Назад плывите! Живых ли, мертвых, но всех, кого побили, доставить сюда!

Игнат ответил тихо и спокойно:

– Не поедем. Смерти не ищем покамест. Ты сию блажь с гульбой да стоянками затеял, сам и поезжай.

Все видели, что произошло с Беньёвским: он больше не кричал, а только побледнел, сравнявшись цветом лица с хорошо отстиранным и подкрахмаленным галстуком китайчатым, обвивавшим короткую шею его. Все со страхом ждали окончания беседы адмирала с Игнатом Суетой, думая, что завершится она пистолетным выстрелом, но не дождались. Митя Бочаров, штурманский ученик, со шканцев крикнул:

– Глиди-ко-о! Лодка с дикарями! – и показал рукой.

Все повернули головы – от берега к галиоту шла лодка, и вышла она в море в полутора верстах от места, где произошло сражение. Была она долбленкой больших размеров, и сидели в ней семь человек туземцев, которые уж и руками махали, поднимали вверх, показывая то ли ананасы, то ли тыквы с водой. Не знали дикари, как некстати сейчас их появление...

Беньёвский лишь махнул рукой Винблану, и тот все понял, кинулся с Хрущевым в корабельный арсенал, откуда вернулись они уже минуты через две, таща на каждом плече по три фузеи длинноствольных. Человек десять мужиков безо всякого приказа к оружию рванулись – месть влекла их, – разобрали ружья, к борту кинулись.

– Слушай мою команду! – поднял руку Беньёвский, и мужики, припадая на колено, ища опору для стволов тяжелых на бортовой перекладине, стали целиться. Вдруг голос, насмешливый скорей, чем осуждающий, раздался у них за спиной:

– Эге, братва! Да вы точь-в-точь как дикари, что наших покололи. Ну, ну! Бога-то ведь токмо на сон грядущий вспоминаем, а здеся он ненадобен. Ей-ей, как у них!

– Иван, уйди-и-и! – снова заорал Беньёвский, но Иван не уходил:

– Мужики, совестно вам будет! Каяться станете, что в безоружных стреляли! Глядите – они ж вам воду везут!

Мавра, стоявшая в сторонке с другими бабами, к суженому бросилась, обхватила шею Вани руками, гладила волосы его, молила:

– Ванятка, любый мой! Уйди, уйди, пущай собе палят – не наше дело!

– Да пошла ты! – сорвал Иван ее полные руки с шеи своей, оттолкнул ее так, что отлетела на два аршина, упала.