– Детушки, глядите! – воскликнул Беньёвский, показывая трубою на кортеж. – Как не ликовать, видя столь изрядную встречу посланца нашего! Говорю вам, так и везде встречать вас станут! Вельми гостеприимны и сердечны все жители заморские! Здеся вам не российские порядки тиранские!

И мужики ликовали:

– Ну а говорили, что душегубцы япошки, изверги!

– А я вам, дурням, говорил, – горячился Гундосый Федька, – врет все Устюжинов Ивашка – научен господами врать нам всяко!

– А не давать впредь Ивашке веры! Не давать! Гляди, как принимают наших, – яко государевых посланников!

– Да наш Петр Алексеич государевых не хуже будет! И статью удался, и гласом!

Между тем ялбот и лодки японские подплыли к галиоту, гребцы сушили весла, добро усмехались, кивая в сторону Хрущова, которого за время плаванья и вовсе развезло. Он мычал, намеревался в воду через борт перевалиться. Слышно было, как говорил посланник заплетающимся языком:

– Вы, хамы, держать меня не смейте! Япония мне мила! Сердца парадиз, вертоград души моей! Жить здесь желаю, японцем быть желаю! Бонз тутошних в маковки стану лобызать! Крест сыму! Японку в дом возьму, япошек плодить буду!

Мужики по трапу поднялись на борт, а ялбот с полубесчувственным Хрущовым на талях подтянули. На палубе, пока не увели его в каюту, бормотал он прежнее – о том, что желает стать японским подданным и жить в Японии.

– Чем же его попотчевали? – с едва заметной неприязнью спросил у Чурина Беньёвский. – Раньше он вроде и поболе выпивал, да околесицы такой не нес.

– Сейчас узнаем, полагаю, – ответил штурман. – Видите японцев в лодках?

– Ну, вижу.

– Торговать к нам прибыли. Надо бы пустить их на палубу, посмотрим, чем японская земля богата.

Беньёвский недоверчиво смотрел на лодки, сновавшие под бортом корабля.

– А не опасно?

– Чего там! Корабль британский – для них земля чужая. Здесь мы хозяева, британцы, – усмехнулся Чурин. – Пущай они боятся.

– Ладно, допустить японцев! Да о товарах наших позаботься, побольше вынеси да побогаче. Встретим с респектом надлежащим. Пусть знают нас... британцев, – и усмехнулся тоже.

Пока поднимали на борт привезенные японцами корзины с зерном и рисом, бочонки глиняные с водой и фрукты, «британцы» таскали из трюма российскую мануфактуру купца Казаринова – материи цветные, скобяной товар, недорогие украшенья женские.

– Подарков делать никаких не сметь! – строго приказал Беньёвский. – Довольно с нас того, что господин посланник по легкомыслию полсорока соболей уж роздал. Не тот расклад, ребятушки, чтобы добром кидаться. Земелька наша далеко, взять негде будет. Все наше токмо в обмен идет.

Японцы, худощавые, с покорностью в глазах, неопределенного возраста мужчины, поднимались на галиот и становились у борта, почтительно вначале поклонившись. Были они босыми, в коротких халатах-азямах, с головами, выбритыми до половины, с косицами, завязанными туго-туго и торчавшими на затылке вверх. Кое-кто прикрылся от жаркого солнца зонтиком, другие обмахивались расписными веерами.

– Да, невзрачный народец, – переговаривались меж собою мужики, разглядывая робких гостей.

– Хлипковатый народ. Как таких земля-то носит?

– Не люди, а бабы какие-то, и одеты по-бабьи.