И на самом деле, робятки, чего нам в дальнее заморье переться? А ну как здеся приживемся? Погода тут, полагаю, не то что на Камчатке – цельный год вёдро. Рыбу ловить станем, деревья посадим плодоносящие, пшеничку, может, посеем. Видали ж сами – растет здесь пшеница!
– Растет! Растет! – грохнули хором мужики.
– Не поплывем дале! Изнурились уж морским походом!
– С япошками жить станем! Они народ смирный, беззлобный!
– Веди нас, Игнат, к адмиралу! Пущай отпускает нас на берег разведаться!
Суета в размышлении серьезном покручивал свой шишковатый нос, думал было сейчас с депутацией к Бейноску двинуть, но кто-то вдруг громко крикнул, что к галиоту от берега правят еще какие-то лодки, и кинулись мужики смотреть. И на самом деле, двигались от берега с десяток японских милых лодок, будто охраняя ту, что в середине находилась.
– Кого нелегкая опять несет? – удивлялись мужики.
– Али снова торговцы?
– Нет, непохоже! Видать, важный барин правит, насчет гвоздей да топоров, поди, договориться хочет.
Доложили адмиралу. Беньёвский поспешил на палубу со свитой, навел на лодки подзорную трубу, смотрел недолго, с треском сложил ее.
– Чурин! – крикнул штурману. – Распорядись-ка мехов достать, да покраше, побогаче, не скупись! – и тут же обратился к мужикам: – Те, кто к оружию определен, наготове будьте, но мушкетонов без моей команды упаси вас Боже трогать!
Скоро лодки японские к самому борту подплыли. Прибывший вельможа грузным, полным был. На палубу взобрался лишь с большим трудом при помощи телохранителей, толкавших его под толстый зад. Вслед за ним и слуги влезли – все с длинными мечами. Японец главный вначале отдышался, потом оправил с помощью прислужников долгополую свою одежду из шелка синего, с рукавами широчайшими, украшенными кисточками, и уж только вслед за туалетом изобразил на круглом своем лице подобие улыбки, и глазки его при этом в жирных складках кожи утонули, так что и ресницы негустые скрылись, и получилось лицо безглазым и смахивающим на небольшую тыкву. На голове его крошечная шапочка красовалась, Бог весть как державшаяся на макушке плоской, лысой. За широким поясом рукоятями вниз торчали два меча. Японец поклонился, из-за пояса веер выхватил, стал обмахиваться им, не двигаясь с места. Беньёвский поклонился тоже, шагнул навстречу вельможе и по-французски спросил:
– Не имею ли я честь видеть правителя этого острова? Мы рады приветствовать вас на борту корабля, британской короне принадлежащего. Я – капитан, барон де Бенёв.
Японец кинул быстрый взгляд на прислужника, державшего над ним раскрытый зонт. Тот, похоже, был у главного за толмача, потому что, наклонившись к уху вельможи, проверещал ему что-то по-японски. Главный, словно осознав честь присутствия на британском судне, взметнул вверх тонкие щипаные брови, значительно кивнул и небрежно бросил переводчику фразу, перетолмаченную тут же:
– Даймиос Фукиру, местный властелин, рад приветствовать славных британских моряков и лично барона де Бенёв близ своей земли. Чем вызван ваш приход?
– Необходимостью починки судна, – отвечал Беньёвский, – и желанием пополнить запасы питьевой воды.
Толмач мгновенно перевел, и жирное лицо даймиоса Фукиру стало едва не вдвое шире от улыбки. Он ответил быстро:
– Вам предоставят сколько угодно чистейшей, как слеза, питьевой воды и необходимые материалы для починки судна. Фукиру гостеприимен.
Беньёвский был доволен и снова поклонился:
– О вашем приеме милостивом я по прибытии в Лондон тотчас доложу своему правительству. Сейчас же по закону гостеприимства я буду счастлив вручить вам эти скромные дары, – и он махнул рукой Чурину, который неуклюже поднес японцу связку отборных собольих шкурок, не поленившись перед этим пригладить, причесать густой, блестящий мех. |