Она сразу пожалела, что эти слова вырвались у нее. Джаррет тихо выругался. В его темных глазах пылала ярость, на скулах ходили желваки.

– Я проявил слепоту только в одном, миссис Маккензи, в том, что женился на вас!

Джаррет шагнул к двери, и она неожиданно вскрикнула:

– Куда вы?

Он удивленно поднял брови.

– Туда, где могу спокойно сидеть, не касаясь вас.

Джаррет сел в кресло у конторки и поставил перед собой бутылку рома. Сделав большой глоток, он вытянулся в кресле, положил ноги на конторку, но тут же опустил их и посмотрел на Тару.

– Впрочем, кажется, вам угодно, чтобы я вообще исчез из каюты?

Она молчала.

– А, понимаю, я не должен уходить слишком далеко, иначе вам станет страшно. Однако мне следует держаться на расстоянии от вас, не доставляя лишних хлопот. Так?

Тара молчала.

– Поворачивайся и спи! – внезапно рявкнул он.

Она подняла на него глаза.

– Маккензи… вы…

– Черт возьми, Тара! Засыпай скорее! Я не притронусь к тебе.

Она повернулась к стене, ощущая спиной его взгляд, словно пронзающий ее. Заснуть Тара не могла и вспомнила недавний, сон, в котором не то индеец, не то Джаррет преследовал ее. Она слышала, как он прикладывается к горлышку бутылки, потом ставит ее на стол.

«Он устанет сидеть так всю ночь, – думала Тара. – И подойдет ко мне, и ляжет рядом, и, даже сердясь на меня, прикоснется, обнимет… И все будет как позапрошлой ночью».

Но он не подошел к Таре, не лег рядом. Утром, проснувшись, она поняла, что Джаррет провел всю ночь в кресле. Да, он поступил так, как сказал: не притронулся к ней.

С тяжелым сердцем Тара встала, умылась, привела себя в порядок и вышла на палубу. Нейтан, взобравшись на главную мачту, оглядывал окрестности.

«Наверное, смотрит, нет ли индейцев», – подумала она и помахала ему рукой.

Нейтан улыбнулся ей. Она прошла к капитанскому мостику.

Джаррет стоял за штурвалом, полуодетый, как и вчера.

– А, доброе утро, любовь моя. Как спалось?

– Хорошо. А вам?

– Прекрасно. Бутылка рома – приятное общество. Греет не хуже жены.

Тара не ответила на его колкость.

– Много еще индейцев видела во сне? – спросил Джаррет.

– Их слишком много наяву, мистер Маккензи.

– Верно. Даже по берегам этой реки. – Он указал на зеленые заросли. – Но тебе незачем беспокоиться.

– Они безопасны для меня? – язвительно осведомилась Тара.

– Конечно.

Она подошла к борту, оглядела ближний берег. После вчерашнего дождя зелень казалась еще ярче и красивее. Ветер совсем стих. Природа зачаровала ее.

– Признайся, – Джаррет усмехнулся, – все, что ты видишь, прекрасно. Как в настоящем раю!

Он прав. Их окружала особая, дикая красота, непривычная для тех, кто связал свою жизнь с цивилизацией.

Да, он прав, но отчего в его голосе насмешка и вызов? Почему Джаррет так суров с ней, непримирим? Не прощает ничего.

Тара нахмурилась.

– То, что для одного рай, для другого – ад.

Он снова, усмехнулся. Таре почему-то уже не хотелось смотреть на проплывающие мимо них берега, и она ушла с палубы. Чем разговаривать с ним, лучше заняться шитьем.

За этим занятием Тара провела почти весь день. Джаррет пришел лишь к вечеру. Вернее, к ночи. Тара уже лежала и снова притворилась, что спит, а он, как и накануне, сел к столу с бутылкой рома.