Таня притихла. И вдруг исступленно, истерически, отчаянно захохотала. Извивалась, сучила стреноженными ногами.

– Ой, не могу! Как я сразу не догадалась! Капитоныч, препод по постановке голоса! Проговорились! Господи, думаю: откуда лицо знакомое?! Борис… Борис Артёмович, хореограф, кажется? Паричок надели, бородку приклеили, очки сняли. Меня же предупреждали! Экспериментальный класс… Новое слово в искусстве… Мастерство перевоплощения… Искусство импровизации, индивидуальный подход… А Домна Ивановна тогда кто? Пошли вы к чёрту, – зарыдала она без перехода, дёргая спутанными руками и ногами, – разве так можно над людьми?!

– Домна Ивановна Абросимова – бывший декан режиссёрского факультета. Наш уважаемый спонсор и благотворитель, а также бессменный казначей, – с достоинством представил Борис Артёмович. Он растерянно и весело почесал в бородке, вынул из кармана и надел очки. – Однако сей факт ничего не меняет. Ну-с, продолжим, милые сёстры. Домна Ивановна, видеонаблюдение в порядке? Звук чистый, не как в прошлый раз?

Он расстелил на табурете кусок ткани и разложил на нём отвратительные железки. Расстегнул на притихшей Тане блузку и холодным фломастером начал рисовать на груди и животе какие-то закорюки, круги и треугольники. Рисуя, бормотал:

– А Катерина Робертовна – тоже пенсионерка, ранее заведовала кафедрой сценического мастерства. А все мы вместе – отважная горстка уборщиков и ассенизаторов. Взяли на себя неблагодарное занятие убирать нечистоты помыслов и поступков. Нас пока мало. Остро не хватает подпитки, сочной молодой энергии. Такой, какая заключена в вас, Таня… В девушке, которую вы ошибочно назначили мне в невесты. Вы с ней не встречались? Старшекурсница. Тоже рыдала и умоляла её не трогать. Глупышка. Не жалейте плоти – вот её истинная смердящая суть, в ведре.

Женщины разошлись в углы пентаграммы. Враз воздели руки к потолку, тихо завыли, раскачиваясь.

– Хватит, не смешно, устала. Плевать я на вас хотела, слышали? Пошли к чёрту! Ненормальные, одержимые, как весь ваш новаторский бездарный театрик…

За секунду добродушное лицо Бориса Артёмовича налилось чёрной кровью. Рука, зажавшая занесённый над Таней шампур, наоборот, жутко побелела. Казалось, на костяшках вот-вот с хрустом лопнет кожа.

Женщины повскакали из своей пентаграммы, повисли со всех сторон на разъярённом Борисе Артёмовиче. Домна Ивановна навалилась тушей, зажимала рот Тане: «Молчи, разве можно? Для него театр – всё на свете, родное детище…»

Таня орала как резаная.

Но чемодан у ног полностью реабилитировал Таню в глазах пассажиров и патрульного. Едет куда-то человек, задремал, приснился кошмар – что тут такого?

Вместе с кошельком и косметичкой на пол вывалилась и раскрылась зачётка с крупно выведенной красивой «четвёркой». Отметка стояла в графе «Живая реакция на непредсказуемый поворот событий. Размывание грани между спектаклем и жизнью».

Накануне она зубрила этот предмет, но кто же знал, во что выльются практические занятия?! Зачётку ей вручили под смех и аплодисменты, когда Таня слабой рукой отталкивала от носа протянутую Домной Ивановной ватку с едким нашатырём.

Кто-то хлопнул в ладоши: «Камеры выключили! Всем спасибо!» Развязанную Таню тормошили, целовали, сердечно обнимали. Весело поздравляли с отлично выдержанным экзаменом, обещали блестящую актёрскую карьеру, шумный успех, выгодные контракты. Приветливо улыбалась светловолосая «пропавшая» старшекурсница, закалывая пушистые косы.