Изменить размер шрифта - +

     Утро было пригожим – где-то там, вдалеке, в дымке, вставало, неохотно вызолачивая серые вершины деревьев, солнце – нечастый гость в небе над

Зоной.
     Роса искрилась на мху, которым обильно поросли кочки.
     Чу! Вдруг я услышал птичью трель. Пичужка, сидя на ветке молодой осины, радостно запела, запрокидывая свою неумную головку. Как видно, залетела

сюда из-за Периметра по ошибке и теперь будет жестоко за это наказана.
     «А грибов-то…» – вдруг приметил я. Мне даже начало казаться, что я в обычном лесу, возле дачи моих родителей под Витебском, среди милого

белорусского захолустья.
     Над ухом моим зудел комарик, которого почему-то не отпугнул запах репеллента – я втер его в щеки и затылок еще с той стороны Периметра.
     Шелестела пожухлая листва (я уже говорил, что в Зоне всегда осень, каким бы ни было время года вокруг нее?).
     Вот справа от моей ноги, обутой в высокий шнурованный армейский ботинок, чванится выводок подберезовиков с толстыми, как бы штрихованными

ножками.
     А здесь маслята, один другого крепче, вот их бы на сковородочку, да с лучком…
     Если бы в Зоне допускалось подобное поведение, я бы, ей-богу, начал насвистывать что-нибудь жизнеутверждающее из репертуара старого доброго

«Раммштайна».
     На всякий случай, чтобы не терять бдительность, я сверился со своим наручным ПДА – до Поляны оставалось минут десять.
     На Поляне у меня был намечен привал – с кофейком, с баранками.
     
     
     На часах было ровно 8:30, когда я заметил девушку.
     Да-да. Девушку.
     Она сидела на нашей с Тополем Поляне – так мы называли твердый, по счастью, лишенный аномалий участок в форме подвыпившего круга в самом центре

Касьяновых топей.
     Девушку в белом халатике до колена. В таких, если верить старым фильмам, ходят не только медсестры, но и лаборантки, что помогают гениальным

ученым проводить их смертоносные эксперименты на благо Человечества.
     Девушка сидела в самом центре Поляны на поваленной сосне, которую мы с Тополем использовали в качестве лавки.
     В правой руке она держала… бутерброд. От которого то и дело с аппетитом откусывала. Затем откушенное этак по-кошачьи, с жеманством,

пережевывала. Глотала. И откусывала вновь.
     А на широком дубовом пне, что возвышался в центре поляны – обычно он служил нам с Тополем столом, – лежала коричневого цвета кожаная сумочка с

блестящей хромированной пряжкой и… еще один бутерброд. С вареной колбасой (колбасу я, конечно, разглядел уже потом). Рядом с бутербродом желтело

худосочное яблочко.
     Ветка под моим ботинком предательски хрустнула. Но девушка и ухом не повела.
     Она меня попросту не замечала. Жевала свой бутерброд с безмятежностью совершенно никак не объяснимой.
     По моему хребту поползли мурашки. Что за наваждение?
     Сжимая за пазухой рукоять «стечкина», я подошел поближе.
     Зябко поводя плечом, девушка продолжала уничтожать съестное…
     Страх вдруг нахлынул на меня, как холодное, все сносящее на своем пути цунами.
Быстрый переход