— Кто он? — спросил я у Вайля.

— Альберт? Он действительно выдающийся человек… Он не получил никакого признания, хотя этого заслуживает. Хотите с ним познакомиться?

Однако старик с косматой головой засобирался уходить и махнул им рукой.

— Курт, капитан Гитлер, приветствую вас!

— До свидания, доктор Эйнштейн, — пробормотал Гитлер и повернулся ко мне: — Куда вы теперь поедете?

— Думаю совершить тур по ювелирным магазинам, — сказал я, пощупав в кармане кулон. — Может быть, я иду по ложному следу, но на данный момент он у меня единственный.

К вечеру хоть мы и объехали всех ювелиров, но ни на шаг не приблизились к выяснению владельца вещицы. Завтра придется вытягивать правду из Бисмарка, хотя это, понятно, будет непросто. Вполне вероятно, что он откажется отвечать на личные вопросы.

Гитлер высадил меня у окружного управления полиции, где для меня одну из камер переоборудовали в спальню.

Я сидел на жесткой кровати, курил и размышлял и уже собирался раздеться и лечь спать, как опять вспомнил тот самый бар, который мы посетили днем. Я был уверен, что там мне могли бы помочь. Подчиняясь этой захватившей меня мысли, я покинул камеру и оказался на пустынной улице. Было еще очень жарко, а небо закрывали тяжелые тучи. Похоже, собиралась гроза.

Я взял кэб и поехал в бар. Он был еще открыт.

Вайль уже не обслуживал посетителей, а аккомпанировал на аккордеоне той самой певичке. Когда я вошел, он кивнул мне. Я облокотился о стойку и заказал бармену пива.

Когда номер закончился, Вайль снял с плеча аккордеон и присоединился ко мне. Девушка подошла тоже.

— А что, Адольфа нет с вами? — спросил он.

— Он поехал домой. Он ведь ваш приятель, не так ли?

— О, мы познакомились много лет назад в Австрии. Он славный малый, не надо было ему идти в полицейские. Он слишком мягкий человек.

— И у меня такое же впечатление. Но почему же он пошел на эту службу, в чем главная причина?

Вайль — худощавый, невысокий, в сильных очках — растянул в усмешке большие чувственные губы.

— Вероятно, чувство долга. У него оно очень развито. И еще — он очень религиозен, набожный католик. Это очень на него влияет. Вы ведь знаете этих новообращенных, они абсолютно непримиримы, их постоянно гложет совесть. Я еще не встречал счастливого новообращенного католика.

— Кажется, он что-то имеет против евреев.

Вайль нахмурился:

— Что именно? Никогда ничего такого не замечал. Многие из его друзей — евреи. И я, и Сагиттариус…

— Так Сагиттариус — его приятель?

— О, я бы сказал, просто знакомый. Пару раз я видел их вместе.

Снаружи донесся гром. Начался дождь.

Вайль подошел к двери и стал опускать жалюзи. Сквозь шум грозы я различил еще один звук — скрипучий, скрежещущий металлический звук.

— Что это? — обратился я к Вайлю, но тот покачал головой и пошел обратно к стойке. Бар уже опустел.

— Пойду-ка взгляну, — сказал я.

Я подошел к двери, открыл ее и поднялся по ступенькам. В свете вспышек молний, частых, как артиллерийский огонь, я увидел, что по развалинам марширует гигантское, размерами с высокий дом, металлическое чудище. Оно перемещалось на четырех телескопических ногах, громыхая и время от времени неуклюже разворачиваясь почти под прямым углом. Из него во все стороны высовывались стволы орудий. Молния, иногда попадавшая в него, вызывала в ответ душераздирающий лязг, невыносимый для ушей; машина останавливалась, выпаливала вверх, а затем громыхала дальше.

Я скатился по ступенькам вниз и рывком распахнул дверь.