Рамон ничего не мог с собой поделать. Инопланетянин неуверенно топтался на месте. Понемногу приступ смеха слабел, и в конце концов отпустил; Рамон, вконец обессиленный, вытянулся на земле.
— Тебе нехорошо? — спросил Маннек.
— Со мной все в порядке, — прохрипел Рамон. — В полном порядке. Это ты смешон, как не знаю что.
— Я не понимаю.
— Нет, нет! Конечно, не понимаешь! Это-то и смешно! Ты смешной, как не знаю что, унылый мелкий бес.
Маннек смотрел на него без малейшего намека на улыбку.
— Тебе повезло, что я не в подключении, — заявил он. — Будь так, мы бы немедленно уничтожили тебя и запустили бы дупликацию заново, поскольку подобные припадки являются проявлением дефектности организма. Почему ты подвергся этому припадку? Это симптом рака?
— Идиот, — прохрипел Рамон. — Cabron. Я просто смеялся.
— Объясни мне, что значит «смеяться». Я не постигаю этой функции.
Рамон попытался найти объяснение, которое инопланетянин мог бы понять.
— Смех — хорошая вещь, — слабым голосом произнес он. — Приятная. Человек, не умеющий смеяться, — ничто. Это часть нашей функции.
— Это не так, — возразил Маннек. — Смех останавливает течение. Он мешает верной функции, воздействуя на нее.
— От смеха я чувствую себя лучше, — настаивал Рамон. — А когда я чувствую себя хорошо, я лучше функционирую. Это вроде пищи, понимаешь?
— Это неверная информация. Пища обеспечивает тело энергией. Смех не делает этого.
— Это энергия другого типа. Когда что-то смешно, я смеюсь.
— Объясни, что значит «смешно».
Он подумал немного, потом вспомнил анекдот, который слышал, когда в последний раз летал в Собачку. Его рассказал Элой Чавес, когда они выпивали там вдвоем.
— Ладно, слушай, чудище, — сказал он. — Я расскажу тебе смешную историю.
Рассказ получился так себе. Маннек то и дело перебивал его вопросами, требовал объяснения то одного, то другого понятия — до тех пор, пока Рамон не выдержал.
— Сукин ты сын, — раздраженно буркнул он. — В рассказе не останется ничего смешного, если ты не заткнешься и не дашь мне рассказать его до конца! Ты своими вопросами все портишь.
— Почему инцидент становится от этого менее смешным? — не понял Маннек.
— Не бери в голову, — сказал Рамон. — Просто слушай.
Инопланетянин не говорил больше ничего, и на этот раз Рамону удалось рассказать анекдот с начала до конца, но когда он закончил, Маннек подергал хоботом и уставился на него своими лишенными выражения оранжевыми глазами.
— Теперь тебе положено смеяться, — сказал ему Рамон. — Это очень смешная история.
— Почему этот инцидент смешной? — спросил тот. — Человек, о котором ты говорил, получил инструкции спариться с самкой своего вида и убить крупного хищника. Если его таткройд состоял в этом, он его не исполнил. Почему он вместо этого спарился с хищником? Или он был ойбр? Хищник ранил его, а мог убить. Разве он не понимал, что его действия могли привести к такому результату? Он вел себя весьма противоречиво.
— Но именно поэтому история и смешна! Ты что, не понял? Он же трахнул чупакабру!
— Да, это я постиг, — кивнул Маннек. — Разве эта история не была бы более «смешная», если бы человек выполнил свою функцию так, как его инструктировали?
— Нет, нет, да нет же! Это было бы вовсе не смешно! — Рамон покосился на сидевшего огромным унылым пнем инопланетянина, на его непроницаемо-серьезное лицо — и не смог удержаться от нового приступа смеха. |