— Почему ты стал копом? — спросил двойник чуть заплетающимся от усталости языком.

— Не знаю, — ответил Рамон. — Тогда это казалось мне разумным шагом. А ты — с чего ты стал геологом?

— Это лучше, чем работать в карьере, — отозвался тот. — И у меня неплохо получается. А потом, случается, что мне нужно уехать из города — ну, побыть одному, понимаешь?

— Правда? — спросил Рамон. Он тоже здорово наломался сегодня. День выдался тяжелым, да и предыдущие вряд ли были легче. Тело ощущало уютную сытость.

— Был один парень, — вдруг сказал двойник. — Мартин Касаус. Мы типа дружили одно время, понимаешь? Ну, когда я только прилетел сюда. Один из тех парней, что ошиваются при центрах трудоустройства, чтобы познакомиться с новичками, потому что никто из старых знакомых его не любит. — Двойник сплюнул в костер. — Называл себя траппером. Пожалуй, даже действительно иногда на кого-нибудь охотился. В общем, ему в башку втемяшилось, будто я хочу у него женщину отбить. Вовсе нет. Она, конечно, та еще похотливая сучка была. Но ему втемяшилось, будто я ему дорогу перешел.

Лианна. Рамон вспомнил ее в тот вечер в баре. Темно-красные обои цвета подсыхающей крови. Он подошел к ней, сел рядом. От нее все еще пахло кухней — горячим маслом, травами, раскаленным металлом, перцем чили. Он предложил угостить ее выпивкой. Лианна согласилась. Она взяла его за руку. Она держала себя с ним мягко. Довольно нерешительно. Он достаточно уже выпил к этому времени, чтобы голова слегка шла кругом. Мартиновы фантазии на ее счет — типа как он расстегивает ей блузку, как шепчет на ухо какие-то возбуждающие сальности, как просыпается у нее в постели — пьянили его не слабее бухла.

— Да мне на нее насрать было, — усмехнулся двойник. — Она работала кухаркой. Пухловатенькая такая. Наверное, на своей же стряпне и раздобрела. Но Мартин, мать его… Он по ней с ума сходил.

Лианна жила в том же доме — точнее, в пристройке, выращенной из дешевого хитина за кухней. В крошечной квартирке имелась маленькая ванная с душем, но ни малейшего намека на кухню. Диодная вывеска «LOS RANCHEROS» за окном заливала комнату неярким красноватым светом. Он раздел ее под звуки португальской музыки фадо из плеера; певец сокрушался по поводу любви, и утраты, и смерти — он словно воочию слышал сейчас эту песню. Красивая песня. Ночь была теплая, но Лианна все равно покрылась гусиной кожей. Ему запомнились ее руки. И бедра. И грудь. Поначалу она держалась очень застенчиво. Ей было неловко, что она привела его сюда. Но потом уже меньше. А потом от застенчивости не осталось и следа.

— В общем, Мартин вбил себе в голову, что я с ней трахался. Это при том, что сам он с ней не спал. За все время знакомства он с ней и дюжиной слов не обмолвился. Но вообразил, что влюблен в нее. Короче, он совсем обезумел. Бросился на меня со стальным крюком. Едва меня не убил.

Потом она уснула, а он все гладил ее волосы. Ему хотелось плакать, но он не мог. Даже сейчас, когда воспоминание в мозгу его едва ли уступало яркостью настоящему переживанию, Рамон так и не знал, почему это с ним происходило, какая смесь страсти и печали, одиночества и вины разбередила так его душу. Но наверняка и от того, что он, так получилось, предавал Мартина. Хотя и не только из-за этого. Лианна…

— В общем, когда я выздоровел немного, я и подумал, может, мне лучше подальше держаться от всего такого. Лавочка, в которой я тогда работал, как раз уже почти накрылась, и я последнюю получку свою отдал за подержанный фургон.