|
А пока — люби его за то, что он научил тебя играть в шахматы. — Это всего лишь игра. — Как и футбол, — сказал я, — и теннис, и баскетбол, и хоккей, и жизнь. Он вздохнул. — И это — та единственная вещь, которую мне необходимо знать? Я ожидал чего-то... более глубокого, — сказал он. — Я надеялся, что ты поделишься со мной каким-нибудь секретом. Все ведь говорят, что жизнь — это игра. На шестнадцати тысячах обороты заднего двигателя начали пульсировать — почти незаметные нарастания и спады, хотя топливная система работала нормально. Я передвинул вперед рычаг шага винта, и двигатель заработал устойчивее. — Ты хочешь услышать секрет? — спросил я. — Иногда, хоть и очень редко, то, что говорят все вокруг, оказывается истинным. Что, если все вокруг правы, и эта псевдожизнь на этой псевдо-Земле — в самом деле игра? Он повернулся ко мне, озадаченный. — Что же тогда? — Допустим, что наше пребывание здесь — это спорт, цель которого — научиться делать выбор с как можно более длительными положительными последствиями. Жестокий спорт, Дикки, в котором трудно выиграть. Но если жизнь — это игра, что о ней можно сказать? Он подумал. — Она имеет свои правила? — Да, — сказал я. — Каковы они? — Нужно быть готовым... — Абсолютно точно. Нужно быть готовым участвовать с настроенным сознанием. Он нахмурился. — Что-что? — Если мы не настроим должным образом свое сознание, Капитан, мы не сможем играть на Земле. Знающему, какова должна быть совершенная жизнь, придется отбросить свое всезнание и довольствоваться только пятью чувствами. Слышать частоты только в полосе от двадцати до двадцати тысяч герц и называть это звук; различать спектр только от инфракрасного до ультрафиолетового и называть это цвет; принимать линейное направление времени от прошлого к будущему в трехмерном пространстве в двуногом прямостоящем углеродном теле наземной млекопитающей жизненной формы, приспособленной к жизни на планете класса М, вращающейся вокруг звезды класса G. Вот теперь мы готовы к игре. — Ричард... — Это и есть те правила, которым мы следуем, ты и я! — Не знаю, как ты, — сказал он, — но... — Смотри на это как хочешь, — сказал я. — Мысленный эксперимент. Что, если бы для тебя не существовало ограничений? Что, если бы ты, наряду с видимым светом, мог различать еще и ультрафиолетовые, инфракрасные и рентгеновские лучи? Имели бы дома, и парки, и люди для тебя такой же вид, как для меня? Видели бы мы одинаково один и тот же пейзаж? Что, если бы твое зрение воспринимало настолько малые величины, что стол казался бы тебе горой, а мухи — птицами? Как бы ты жил? Что, если бы ты мог слышать любой звук, любой разговор в радиусе трех миль? Как бы ты учился в школе? Что, если бы ты имел тело, отличное от человеческого? Если бы ты помнил будущее до твоего рождения и прошлое, которое еще не произошло? Думаешь, мы бы приняли тебя в игру, если бы ты не следовал нашим правилам? Кто бы, по-твоему, стал с тобой играть? Он склонил голову влево, потом вправо. — О'кей, — уступил он, не так впечатленный этими правилами, как я сам, но все же разминаясь перед очередным тестом. — Игра также обычно имеет какую-то игровую площадку — доску, или поле, или корт. — Да! И? — В ней участвуют игроки. Или команды. — Да. Без нас игра не состоится, — сказал я. |
