— Да! И?
— В ней участвуют игроки. Или команды.
— Да. Без нас игра не состоится, — сказал я. — Какие еще правила?
— Начало. Середина. Конец.
— Да. И?
— Действие, — сказал он.
— Да. И?
— И все, — сказал он.
— Ты забыл основное правило, — сказал я. — Роли. В каждой игре нам отводится какая-то роль, наше обозначение на время игры. Мы становимся спасателем, жертвой, лидером-который-все-знает, исполнителем-без-инициативы, умным, смелым, честным, хитрым, ленивым, беспомощным, живущим-кое-как, дьявольским, беспечным, жалким, серьезным, беззаботным, солью-земли, марионеткой, клоуном, героем... наша роль зависит от каприза судьбы, но в любой момент мы можем ее поменять.
— Какова твоя роль? — спросил он. — В данную минуту.
Я засмеялся.
— В данную минуту я играю Довольно-Неплохого-Парня-из-Твоего-Будущего-с-Некоторыми-Доморощенными-Идеями-Полезными-для-Тебя. А твоя?
— Я притворяюсь Мальчиком-из-Твоего-Прошлого-Который-Хочет-Знать-Как-Устроен-Мир.
Он очень странно посмотрел на меня, произнося эту фразу, как будто его маска на мгновение спала и он понял, что и я вижу сквозь его роль. Но я был слишком увлечен своей собственной игрой, чтобы на моем лице отразился интерес именно к этому моменту.
— Отлично, — сказал я. — А теперь попробуй на время выйти из игры, но продолжай мне о ней рассказывать.
Он улыбнулся, потом нахмурил брови.
— Что ты имеешь в виду?
Я накренил самолет вправо и направил к земле, в трех милях под нами.
— Что ты можешь сказать об играх с такой высоты?
Он взглянул вниз.
— О! — сказал он. — Их там множество, и они идут одновременно. В разных комнатах, на разных кортах, разных полях, городах и странах...
— ...разных планетах, галактиках и вселенных, — сказал я. — Да! И?
— Разных временах! — сказал он. — Игроки могут играть одну игру за другой.
Глядя отсюда, он наконец понял.
— Мы можем играть за разные команды, ради удовольствия или ради денег, с легким противником или с тем, у кого нам никогда не выиграть...
— А тебе нравится играть, когда ты заранее знаешь, что не можешь проиграть?
— НЕТ! Чем труднее, тем увлекательнее!
Он подумал еще раз.
— До тех пор, пока я выигрываю.
— Если бы не было риска, если бы ты знал, что не можешь проиграть, если бы ты заранее знал исход игры, смогла бы она тебя увлечь?
— Интереснее не знать.
Он резко повернулся ко мне.
— Бобби знал исход.
— Была ли его жизнь трагедией, раз он умер таким юным?
Он посмотрел в окно, снова вниз.
— Да. Я уже никогда не узнаю, кем он мог бы стать. Кем я мог бы стать.
— А если представить, что жизнь — это игра. Счел бы Бобби свою жизнь трагедией?
— Как насчет мысленного эксперимента?
Я улыбнулся.
— Ты и Бобби играете в шахматы в прекрасном доме с множеством комнат. В середине игры твой брат начинает понимать, как она закончится, других вариантов нет, тогда он прекращает играть и уходит смотреть дом. Считает ли он происходящее трагедией?
— Не интересно играть, зная исход, и к тому же он хочет взглянуть на другие комнаты. Для него никакой трагедии нет.
— Трагедия для тебя, когда он выходит?
— Я не плачу, — сказал он, — когда кто-то выходит из комнаты. |