Рядом с этим малознакомым ей человеком Алиса почему-то чувствовала себя как за каменной стеной. Несмотря на дурашливую веселость школьника, в нем была основательность и надежность отца семейства, заботящегося о своем чаде. Укрытая его пиджаком, с толстым бутербродом, намазанным для нее Лукой двухэтажным слоем осетровой икры, под внимательным взглядом лучистых глаз, ловящим каждое ее желание, Алиса стала маленькой капризной девочкой, изводящей обожающего ее папа бесконечными капризами. Роли распределились сразу и оба исполнителя ими явно увлеклись.

— Интересно, как такой урод может двигаться в воде? — спросила Алиса, указывая на лиловое чудище со щупальцами, распластавшееся в свежих листьях салата. Лукка на секунду удалился, а через несколько минут официанты внесли круглый аквариум, в котором, упруго отталкиваясь щупальцами и тараща через стекло бусины молящих о пощаде глаз, метался испуганный осьминог.

— Как жаль его — совсем малыш, а ведь, наверное, скоро будет съеден. Японцы утверждают, что осьминоги не глупее собак и очень привязываются к людям. Теперь ни за что не стану это есть, — Алиса отодвинула подальше от себя блюдо. Лукка что-то коротко сказал официантам по-итальянски, махнув рукой в сторону пустынного пляжа, простирающегося под верандой.

— Смотри — он будет жить, — Лукка указал жующим подбородком на море. На фоне сероватой гальки двигались две фигуры, подвязанные длинными белыми фартуками — они осторожно несли к воде стеклянный шар и, взобравшись на бетонный мол, выплеснули его содержимое в воду.

— Теперь можешь есть спокойно. Твой дружок уже удирает восвояси. Он вырастет большой и добрый, а когда-нибудь спасет девочку-Алису, попавшую в кораблекрушение.

— Ага, я поняла, ты сочиняешь сценарий для женских сериалов, поддела Алиса своего визави.

— Угадала. Сочиняю, причем очень длинные и сентиментальные. — А вот тебе достаточно есть мороженное. Будет болеть горло. И не хныкать — я ведь могу и выпороть.

…Было уже три часа пополудни, когда они въехали в Ассизи, где Лукка намеревался показать Алисе нечто особенное.

Старинный городок, выстроенный в средние века на высоком холме, венчал собор Франциска Ассизского, видный издалека. Когда запыхавшийся «альфа-ромео» вскарабкался по брусчатке узкой крутой улочки, в соборе кончилась служба и монахи в черных рясах, подпоясанных веревками по примеру св. Франциска, выходили из разных ворот. Алису удивили ясные румяные лица парней о чем-то оживленно беседующих.

Путешественники вошли внутрь храма, в царившую там торжественную тишину, понизив голоса до шепота. В центральном нефе у потемневших каменных колонн светились в сумраке огромные букеты белых лилий. Служители-монахи с помощью специальных палок, увенчанных металлическими колпачками, гасили свечи в высоких металлических канделябрах.

— Иди сюда, — Лукка потянул Алису в сторону. — Смотри, здесь сохранились фрески работы Джотто — гордость Ассизи. Роспись, покрывавшая стены, запечатлела евангельские сюжеты. Странно было думать, что кисть великого живописца касалась штукатурки пять веков назад.

— А вот это — ты! Я сразу узнал, — Лукка подтолкнул Алису к «Благовещанию». Ангел с пальмовой ветвью преклонил колени перед удивленно и благостно взирающей женщиной с золотым сиянием над головой. Алиса уставилась на Марию, отыскивая в ее лице свои черты, а на нее, ожидая эффекта и торжествуя победу, смотрел этот странный итальянец, углядевший в утонченной парижанке джоттовскую Мадонну.

Позже Лукка рассказал, как ребенком любил засыпать в комнате няни, где над кроватью с блестящими железными шишечками, рядом с деревянным распятьем, была приколота репродукция фрески.