…Дом Леденцев, заново оштукатуренный и подкрашенный, выглядел все же маленьким и неказистым. Скрывавшие его летом абрикосовые деревья еще не зацвели, открывая взгляду невзрачные постройки. Вдобавок слева, вместо любимого сада выросло какое-то строение, по-видимому, гараж.

У калитки приезжих встречало празднично принаряженное семейством. Женщины — мать и старшая сестра Берта с дочкой на руках — в ярких кримпленовыми платьями, отец и зять — муж Берты — одели ради такого случая новые шляпы, а шестнадцатилетний Питер выглядел полным «ковбоем» — от джинсового костюма до остроносых рыжих ботинок с каблуками и бляхами. Охали, ахали, целовались, осматривали «мерседес», перетаскивали коробки с подарками и чемоданы и вдруг засуетились, торопя молодых к столу.

Самая большая в доме комната, служившая гостиной и столовой в торжественных случаях, была приведена в полное праздничное великолепие. Новая, полированная мебель, заменившая деревенские буфеты и шкафчики, свидетельствовал о росте благосостояния семьи, как и большой телевизор, отдыхающий под кружевной салфеткой.

Пока Ванда раздавала подарки, Берта, накинув ее меховой жакет с наслаждением крутилась перед зеркалом. «А мне-то шубка больше идет, правда, Ванда?» — кокетливо посмотрела она на молчаливого «свояка», как говорят, известного профессора.

— Вещь дорогая, сними дочка, а тот тут гвозди вокруг, — деланно озаботилась мать, прикидывая парижский шарфик. — Лучше бы пару отрезов кримплена привезла с французским рисунком. Наша булочница Вальнер ходит павой — на всю грудь Эйфелева башня сфотографирована! Представляешь — все прямо шеи сворачивают! Ты же видишь, Ванда, на мою фигуру в магазине модной вещи не подобрать — а еще хочется пощеголять под старость. Ведь я еще ничего! — Она кокетливо выпятила массивную грудью, демонстрируя подвязанный бантом французский шарфик.

Фрау Леденц — приземистая женщина-работяга, нарожавшая и вырастившая четырех детей, несмотря на свою трудовую беспокойную жизнь весила больше, чем какая-нибудь бездельница-матрона, возлежащая на пуховиках в окружении соблазнительных деликатесов.

— Ничего не поделаешь — наследственность! Наша бабка была еще толще в дверь боком входила. А вот Берта и Ванда — в отца — стройненькие. Только Питер богатырем растет — уже выглядит как двадцатилетний». Краснощекий увалень-толстяк отдаленно напоминал гимназического Пердикля, чувствовал себя= однако= не слабоком-бедолагой, а громилой-силачем и смотрел по-взрослому прямо и бойка. Самый младший брат Ванды, подававший интеллектуальные надежды, учился в городе, в частной школе — благо теперь родители могли позволить себе такую роскошь. А все спасибо Мартину — мужу Берты, выстроившему в кредит гараж на месте абрикосового сада и успешно перехватившего ремонтную инициативу у местных конкурентов.

Родители были довольны положением Ванды, отшучиваясь по поводу ее живота и явно хотели понравиться зятю.

— Ведь я еще, когда вы впервые сюда заявились с компанией студентов, углядела, что ты за моей Вандой ухлестываешь! Все ходил кругами вокруг да около= — подмигнула зятю фрау Леденц. — И как все складно вышло — работаете вместе и дело общее, и внучка мне скоро подарите. А этот-то, ваш, ну что приезжал тогда, сынок богатый — хребет сломал. Недавно в газетах фотографию видела. Перевернулся в машине, наркотики применял, что ли. Но его отец, видимо, всех купил — такую кашу заварил в защиту сынка.