|
Впрочем, та все равно выудила бы его и со дна морского. Он пригласил ее пообедать. Ждал на террасе «Дома Анны Тихо», с любопытством и нежностью посматривая на двух солдаток за соседним столом – тоненьких, почти безгрудых, в просторных, запятнанных солнцем, гимнастерках. Автоматы лежали у ног, а обе девушки со-средоточенно ели мороженое, каждая свое, перекладывая в тарелку к подруге и однополчанке то шоколадное крылышко, то кусочек засахаренной груши. Эти солдатки удачно подвернулись для объяснения – почему он не узнал Марго. Смотрел на молодняк. – Облизываешься, старый хрен? – она тогда уже была толстой, энергично-басовитой, дви-галась танковой колонной, сотрясая воздух и землю. Назвала его студенческой кличкой – Зак, и тем страшно расстрогала. Общая юность – вещь хорошая, но в начале беседы, перебирая имена и припоминая ша-ловливые экзерсисы молодой козлячей энергии, – он еще думал, что отнесет эту встречу к ник-чемным эпизодам жизни и выброшенному на ветер времени. Однако минут через тридцать, когда подали блинчики с тунцом, его уже не интересовали ни девушки-солдатки, ни блинчики, ни драгоценное его время. Выяснилось, что в культурной среде Мадрида встречаются богатые люди, которые не прочь купить хорошую копию какой-нибудь известной картины. Понимаешь, Зак? Просто хо-рошую копию, включая подпись автора, само собой. Люди хотят на своей вилле на Коста-Браве или в Марбелье повесить какого-нибудь Манэ или Дега, или там Курбе, и дурить головы друзьям и родственникам. Хорошо бы, знаешь, чтоб картина несколько отличалась от оригинала… ну… какими-то деталями. Вариант, так сказать, известного полотна. Я сразу вспомнила о тебе. Ты же гениально копировал! Помнишь, какой хипеш поднялся по всему Эрмитажу, когда ты пытался вынести свою «Кающуюся Магдалину» Тициана, свою праведную копию? Как вопили старушенции в залах и хватали тебя за яйца, и жали на все кнопки, и бежали за каким-то старшим научным сотрудником?! Да: Европа огранила несравненный лексический запас отважной девушки. А «богатые лю-ди культурной среды Мадрида», надо полагать, русского происхождения. – О каких деньгах идет речь? – спросил он. Она назвала смехотворную сумму. Кажется, эта идиотка собиралась натворить кучу глупо-стей, например, втюхивать «новым русским» копии, выдавая их за подлинники. Эх, Одесса, го-род мой у моря… Как раз за неделю до этой встречи Кордовин выставил на лондонский «Sotheby's» одну из подлинных акварелей Рауля Дюфи – прозрачные окрестности парка, два наездника в красных куртках на белой и муаровой лошадях, – благословляю тебя, мой мудрый и мужественный дед! – Это был второй шаг, направленный на упрочение безупречного имени. Акварель упорхнула за 80 тысяч долларов. – Марго, – мягко проговорил он, – я давным-давно не держал в руках ни кисти, ни масти-хина. Она недоверчиво уставилась на него, тряхнула рыжей гривой: – Кордовин, не морочь мне голову! В жизни не поверю! – Увы, – кивнул он сокрушенно, – ужасающий артрит правой руки. В период обострения я этого ножа не удержал бы… Стареем, Марго – я имею в виду себя, конечно. Ты-то молода и прекрасна. Но. У меня есть парочка способных ребят, которые… – Исключено! Мне нужен только ты, думаешь, я забыла – как виртуозно… Он замолчал. Дал ей еще минут пять нести с энтузиазмом несусветную чушь, изредка кося глазом на грациозную, как кошечка-подросток, юную встрепанную официантку в коротких бе-лых брючках. Наконец, отложив нож и вилку, склонился над столом, и глядя в круглые голубые глаза бравого солдата Швейка, тихо отчеканил: – Марго. Слушай меня, малышка. Ты будешь делать то, что я скажу. * * * Лет пять назад они купили небольшой дом в Лос Анхелес де Сан Рафаэль, лилово-холмистом городке в двадцати километрах от Сеговии. |
