|
Фирмэн, несший вахту у двери, впускал посетителей и первым принимал от них соболезнования — полусогнувшись, шевеля губами, с отсутствующим выражением лица, но, как всегда, со всепроникающим взглядом. С ним надо держать ухо востро. Поэтому-то Марселина сочла нужным разыграть перед ним целую комедию — она, мол, не хочет меня обременять, лучше она попробует вызвать такси и т. д. и т. п., — наконец, сконфузившись, согласилась. Очутившись в машине, Марселина облегченно перевела дух.
— Как мне все это надоело!.. Поскорей бы наступило завтра, чтобы можно было хоть немного отдохнуть. А знаешь, я даже довольна, что Эмманюэль не смог приехать. Он такой же чопорный, каким был этот старый зануда. На всю неделю зарядили бы визиты вежливости, приемы… — Может, он проинструктировал на этот счет Симона? — О, само собой. Но Симон имеет обыкновение все обещать и ничего не делать. За него я спокойна. Все будет улажено моментально. Улицы оказались запружены, и мы приехали как раз вовремя, чтобы увидеть самолет, выныривающий из туч и заходящий на посадку. Пассажиров было немного. Симон шагал впереди, на нем было облегающее пальто из верблюжьей шерсти, серый шейный платок, фетровая шляпа с загнутыми полями, в руках кожаный чемоданчик — ни дать ни взять преуспевающий глава фирмы. Бодрый, свежий, с улыбкой на лице. — Кого я вижу! Шармон!.. Рад встретиться, дружище. Поцеловав Марселину, он снова повернулся ко мне. — Ты получил письмо от Сен-Тьерри? — Нет. — Значит, скоро получишь… Он говорил мне, что собирается тебе написать. — Как он там? — спросила Марселина. — Не блестяще. Он все порывался встать с постели, но врач категорически запретил ему выходить. Не такой уж он удобный больной. Я не знал, что делать — смеяться или скрипеть зубами, до того все шло так, как я предполагал. — Смерть отца его не слишком взволновала? — продолжала Марселина. — Он был готов к этому. Прискорбно, конечно, но ведь и возраст-то почтенный… Он с ловкостью устроился на заднем сиденье «симки», и Марселина села рядом с ним. — Старина Шармон… Подумать только, какие понадобились обстоятельства, чтобы мы встретились. Помнишь времена киноклуба? Ни одной фальшивой ноты. Подлинная сердечность с легким оттенком снисходительности. Но Марселине было не до воспоминаний о киноклубе. — Голос-то у него хоть прорезался? — спросила она. — Мог бы и позвонить! — Скоро позвонит. Он обещал. Но пока он может выдавить из тебя только хрип. Да с его-то характером! Благо еще, у меня нрав покладистый. — А как его дела, продвижение есть? — Наверно. Ты ведь знаешь, какой он скрытный. Да и итальянцы почему-то темнят. Полная тишина. Но у меня такое впечатление, что все идет не так уж плохо. — Он все это время пробыл в Милане? Не ездил никуда по окрестностям? — Нет… Он почти сразу же заболел. — Но тогда, значит, ему толком не удалось поговорить с теми, к кому он ехал. — Он им звонит. — А мне он позвонить не может! Молодец, Марселина! В мгновение ока, просто потому, что она чувствовала себя обиженной, она вынудила братца перейти к обороне. Я посматривал на Симона в зеркальце. — Дело прежде всего, — ответил он. — Еще бы! — фыркнула та. — Да и то, с чего бы ему измениться? Симон решил перейти к другому собеседнику, то есть ко мне: — Ты бывал когда-нибудь в Италии? — Всего один раз, — ответил я. |
