На пороге стоит дедушка с телефоном в руке.
— Пойди и поговори с матерью.
Виновато оглядываюсь на Лилу. Она поспешно застегивает молнию на джинсах, на щеках — красные пятна.
— Я перезвоню. — Свирепо смотрю на деда, но тот и ухом не ведет.
— Нет. Возьми трубку и выслушай ее.
— Дедушка!
— Кассель, поговори с матерью. — Голос непреклонный, никогда раньше не слышал, чтобы дед так разговаривал.
— Ладно! — Хватаю телефон и выхожу в коридор, утаскивая старика за собой.
— Мама, поздравляю с освобождением.
— Кассель! — так радуется, словно я не я, а какой-нибудь иноземный принц. — Прости, что сразу же не приехала домой. Так хочу снова увидеть своих крошек, ты и представить не можешь, что это такое — столько лет в камере, с ужасными женщинами, одной не остаться ни на минуту. Вся одежда теперь велика. Кормили отвратительно, и я похудела. Нужно полностью обновить гардероб.
— Здорово. Ты в гостинице?
— В Нью-Йорке. Зайчик, нам столько всего нужно обсудить. Прости, я так долго скрывала, что ты мастер, но я боялась: кто-нибудь обязательно попытался бы тобой воспользоваться, посмотри, что они натворили. Конечно, если бы судья меня послушал, ничего бы не случилось, мать ведь должна быть рядом с детьми. Я была вам так нужна.
— Это произошло еще до твоего ареста.
— Что?
— С Лилой. Они пытались заставить меня ее убить до твоего ареста и в клетку заперли до твоего ареста. Так что ты тут совершенно ни при чем.
— Детка, — говорит она дрогнувшим голосом. — Уверена: все было совсем не так. Ты просто все неправильно запомнил.
— Ни. Слова. Про. Память. — Я выплевываю слова одно за другим, цежу их, как капли яда.
Мать молчит. Так странно: раньше невозможно было заставить ее замолчать.
— Детка...
— Что происходит? Дед заставил меня взять трубку. Что случилось такого важного?
— Да ничего. Просто твой дедушка расстроился. Понимаешь, решила сделать тебе подарок, ты ведь всегда этого хотел. Зайчик, не представляешь, как я рада. Ты, самый младшенький, вызволил братьев из такой передряги. Старших братьев! Ты заслужил замечательный подарок.
В желудке холодеет от нестерпимого ужаса.
— Какой подарок?
— Всего-то-навсего...
— Что ты сделала?
— Вчера я навещала Захарова. Ты же не знаешь: мы знакомы. Ну и вот, столкнулась с его прелестной дочуркой. Она же тебе всегда нравилась?
— Нет. — Я отчаянно мотаю головой.
— Не нравилась? А я думала...
— Нет. Нет. Мама, пожалуйста, скажи мне, что ты не дотрагивалась до нее. Скажи, что не работала над ней.
— Я думала, ты обрадуешься. — Голос у матери какой-то неуверенный, она словно уговаривает меня: как будто купила на распродаже свитер, а он мне не нравится. — Девчушка стала настоящей красавицей, разве нет? С тобой, конечно, не сравнится, но уж точно симпатичнее той рыжей, с которой ты в последнее время болтался.
Поворачиваюсь и со всей силы стукаюсь о стену плечом, словно разучился нормально ходить.
— Мама. — Я почти плачу.
— Детка, ну что ты?
— Просто скажи, что ты сделала, просто скажи. Как ужасно — умолять кого-то разбить вдребезги все твои надежды.
— Такие вещи не следует обсуждать по телефону.
— Говори!
— Ладно-ладно. Я колдовала, и теперь она влюблена в тебя. Сделает все, что угодно, все, что захочешь. Правда, здорово?
— Верни все обратно. Пусть она станет как раньше, я привезу ее, и ты сможешь все исправить.
— Кассель, ты же знаешь, что это не в моей власти. Могу заставить ее тебя возненавидеть или стать совершенно безразличной, но вспять проклятие обратить невозможно. |