| Она посадила его, сказав: "Ну, теперь сиди тихо!" Он давно уже относился ко всем остальным собакам в комнате совершенно равнодушно; хотя они были одной с ним породы и в точности той же масти, но у них не было запаха, их языки не умели лизать - нечего было делать с ними - поддельные существа, совершенно бесчувственные. Сняв платье, Флер прикинула новое, придерживая его подбородком. - Можно тебя поцеловать? - послышался голос, и двойник Майкла вырос за ее собственным изображением в зеркале. - Некогда, милый мой мальчик! Помоги мне лучше, - она натянула платье через голову. - Застегни три верхние крючка. Тебе нравится? Ах да, Майкл! Может быть, завтра к обеду придет Гэрдон Минхо - Уилфрид занят. Ты его читал? Садись, расскажи мне о его вещах. Романы, правда? Какого рода? - Ну, ему всегда есть что сказать. Хорошо описывает кошек. Конечно, он немного романтик. - О-о! Неужели я промахнулась? - Ничуть. Наоборот, очень удачно. Беда нашей публики в том, что говорят они очень неплохо, но сказать им нечего. Они не останутся в литературе. - А по-моему, они именно потому и останутся. Они не устареют. - Не устареют? Как бы не так! - Уилфрид останется... - Уилфрид? О, у него есть чувства, ненависть, жалость, желания, во всяком случае, иногда появляются; а когда это бывает, он пишет прекрасно. Но обычно он просто пишет ни о чем - как и все остальные. Флер поправила платье у выреза. - Но, Майкл, если это так, то у себя мы... я встречаюсь совсем не с теми людьми, с которыми стоит. Майкл широко улыбнулся. - Милое мое дитя! С теми, кто в моде, всегда стоит - встречаться, только надо хорошенько следить и менять их У побыстрее. - Но, Майкл, ведь ты не считаешь, что Сибли не переживет себя? - Сиб? Конечно нет. - Но он так уверен, что все остальные уже отжили свой век или отживают. Ведь у него настоящий критический талант. - Если бы я понимал в искусстве не больше Сибли, я бы завтра же ушел из издательства. - Ты понимаешь больше, чем Сибли Суон? - Ну конечно, я больше понимаю. Вся критика Сиба сводится к высокому мнению о Сибе - и самой обыкновенной нетерпимости ко всем остальным. Он их даже не читает. Прочтет одну книгу каждого автора и говорит: "Ах, этот? Он скучноват", или "он - моралист", или "он сентиментален", "устарел", "плетет чушь", - я сто раз это слышал. Конечно, так он говорит только о живых. С мертвыми авторами он обходится иначе. Он вечно выкапывает и канонизирует какого-нибудь покойника - этим он и прославился. В литературе всегда были такие Сибы. Он яркий пример того, как человек может внушить о себе какое угодно мнение. Но, конечно, в литературе он не останется: он никогда ничего не создал своего - даже по ошибке. Флер упустила нить разговора. Да, платье ей очень к лицу - прелестная линия. Можно снять - надо еще написать три письма, прежде чем одеваться. Майкл, снова заговорил: - Ты послушай меня, Флер. Истинно великие люди не болтают и не толкаются в толпе - они плывут одни в своих лодочках по тихим протокам. Но из протоков выходят потоки! Ого, как я сказал! Прямо - mot! Или не совсем mot? - Майкл, ты на моем месте сказал бы Фредерику Уилмеру, что он встретит Губерта Марсленда у меня за завтраком на будущей неделе? Будет это для него приманкой или отпугнет его? - Марсленд - милая старая утка, а Уилмер - противный старый гусь; право, не знаю! - Ну, будь же серьезен, Майкл, - никогда ты мне не поможешь ничего устроить. Не щекочи мне, пожалуйста, плечи! - Дорогая, ей-богу, не знаю. У меня нет, как у тебя, таланта на такие дела. Марсленд рисует ветряные мельницы, скалы и всякие штуки - я сомневаюсь, слышал ля он что-нибудь об искусстве будущего. Он просто уникум в смысле умения держаться далеко от современности. Если ты думаешь, что ему будет приятно встретиться с вертижинистом... <Название декадентского течения в искусстве (от французского слова "vertige" - головокружение).>- Я не спрашиваю тебя, захочется ли ему встретиться с Уилмером; я спросила тебя, захочет ли Уилмер встретиться с ним. |
