— Ты знаешь, Баллард хочет вернуться в Америку. У него ничего не вышло. Он не может обосноваться в Европе, он слишком американец…

Ред моментально замкнулся в себе. На два оборота. Снаружи осталось только выражение полного безразличия. Он пожал плечами:

— Он разболтанный. Хиппи. Нам не нужны такие бестолочи. Лучшее, что он может сделать, — это остаться во Франции.

Наверное, его терзала мысль о том, что по возвращении в Америку Баллард будет осужден за дезертирство.

Не глядя на меня, он тихо добавил:

— Передай это ему. Пусть остается там…

— Хорошо.

На следующее утро мы с Джин отправились в Малибу.

Бобби купался в океане. Я увидел, как его голова мелькает над клочьями пены: волны были очень сильные, и ему, кажется, это нравилось.

Через несколько минут он вошел в гостиную, раздетый до пояса, в цветастых бермудах, и уселся на полу.

Джин взяла его за руку, вытащила свои бумаги и засмеялась:

— Эй, у меня, между прочим, каникулы…

Тем не менее он все внимательно выслушал и пообещал принять Брукера и Реда.

Потом он снова сел между Николь Сэлинджер и мной. За несколько дней до того бывший лидер калифорнийских демократов адвокат Пол Зиффрин попросил меня письменно изложить свою точку зрения на проблему чернокожих. В качестве взгляда со стороны, мнения иностранца. Я написал, до какой степени удивительна и неожиданна идея «Черного Израиля», Новой Африканской Республики, такой, какую требовала «черная сила».

Бобби немедленно ухватился за эту тему:

— Неслыханный вздор. Чтобы добиться этого, нужна чудовищная ядерная война, сто миллионов убитых, многолетняя повсеместная анархия, как в средневековой Европе, или еще какое-нибудь извращение. И эта интеллектуальная капитуляция — следствие безоговорочной капитуляции американского демократического идеала…

Он сидел на ковре скрестив ноги, со стаканом апельсинового сока в руке. Что-то в его сложении еще было от юноши, от щенка с большими щенячьими лапами. Я подумал, что это лицо за спутанными прядями, с правильными крупными чертами, к старости станет суховатым и осунувшимся и будет похоже на типично американские лица Корделла Халла или директора «Дженерал Моторс» Уилсона, который сделался советником Трумэна.

Две недели назад, в присутствии Зиффринов, я сказал Пьеру Сэлинджеру:

— Ты, конечно, понимаешь: твой мальчик дождется, что его убьют.

Сэлинджер вздрогнул. Минуту помолчав, он ответил:

— Я живу с этим страхом. Мы делаем все, чтобы уберечь его. Но он ускользает, как живая ртуть, — то здесь, то там…

Мики Зиффрин спросил меня:

— Почему вы ждете покушения?

— Американский фольклор. Дух соревнования с повышением цены. После убийства Джона Бобби представляет собой непреодолимый соблазн для среднего американского параноика. Психический вирус: «кто больше». И еще одна причина. Бобби — провокация для всех неуравновешенных, гонимых, измученных своим ничтожеством… Bobby is too much. Он «слишком». Слишком молодой, слишком богатый, слишком обаятельный, слишком счастливый, слишком влиятельный, у него слишком много возможностей. У каждого параноика он пробуждает чувство несправедливости.