— Каких похорон? — выступила она из-за тополька. На ее лицо упал луч от фонаря, осветил красивый подбородок, четкие яркие губы.

— Ну… Дмитрий Иванович идет в тупик. Этот путь не имеет перспективы.

— Откуда вы знаете? — спросила она так громко, что случайный прохожий оглянулся. Наверное, он сначала подумал, что бородач пристает к девушке, а потом понял, что ошибся.

— Ну, разве я не могу до чего-то додуматься, — ответил почти обиженно. Он понял, что обиделся не на нее, а на себя. Что вторично за вечер сказал не то, что нужно. Ну, первый раз — это пустяк, каких человек совершает в жизни множество и какие быстро забываются. Но это… Он еще не постиг, в чем именно кроется бестактность, даже больше чем бестактность, какая-то угроза, какая-то опасность. Однако знал уже наверное: не надо было этого говорить. Из-за этого почувствовал не просто досаду, а злость на себя.

— Неля, не говорите никому, — попросил. — И не подумайте, что я злорадствую… Я тоже пришел работать к Дмитрию Ивановичу. Ну, пусть по мне это пока еще не бьет… — И снова подумал, что нужно хоть теперь быть правдивым до конца. — Я недавно прочитал в одном французском журнале статью профессора из Марселя. Они там тоже работали с аммонилтетрафосом. Даже кодовые названия тождественны. У вас — exordium, а у них — principium. Они пришли к отрицательному результату. Он все же не вступает в реакцию. Вы ловите мираж… У АТФ нет предшественника. Нет того мгновения — вспышки энергии, бурной реакции. Она неуловима, потому что ее не существует. Простите… что вышло так красиво. Но ведь вы в самом деле ловите миг, какого нет. Это — увлекательная фантазия Марченко, и ничего более.

— Боже, — тихо и испуганно сказала Неля. — Бедный шеф. Сколько лет труда! Сколько надежд… Это катастрофа…

— В науке бывает такое… — И понял, что снова говорит не то. Или не так. — А может, и ошиблись они. Ведь часто ошибаются. Сотни методов проверки, тысячи случайностей. Один раз есть, десять раз нету…

Она улавливала в его голосе неверие, и это неверие было убедительнее слов. Он продолжал говорить о несовершенстве современных методов проверки, о запутанности и неясности некоторых мест в статье, о своих собственных сомнениях, но Неля была невнимательна, едва ли и слушала его. Она тихо простилась и ушла.

Он стоял, ожидая, пока засветится окно шестнадцатого этажа. Оно не зажигалось так долго, что он уже начал волноваться, а потом вспыхнуло мягким розовым светом, свет через мгновение пригас, может, его заслонили. Ему показалось, что он видит в окне тень, и хоть не был уверен в этом, помахал рукой и пошел по опустевшей набережной.

Глава третья

Дмитрий Иванович шел по освещенной фонарями дневного света улочке и думал о том, как ему сказать жене о предложении Светланы. Он искал тропинку, по которой бы можно было пройти разговором легко, быстро, ни за что не зацепившись, ни к чему не привлекая ее внимания, — то есть сказать тонко, умело, тактично и в то же время так, словно бы что-то незначительное, обычное. Черт его знает, как сказать! Потому что хоть все в институте и думали, что его жена ничего не знает о том мираже, который столько лет витал между ним и Светланой, и впрямь уже не придавали ему никакого значения, — она знала, и мираж перед ее мысленным взором сгустился почти в реальную картину. Она ревновала затаенно, горько, со временем эта ревность затвердела, и хоть не так остро терзала душу, но ее можно было сжечь разве что вместе с самой Ириной. Двигал этой ревностью не страх, что муж ее оставит, уйдет, — с годами она стала бояться этого все меньше и меньше; странно, будучи молодой, красивой, почему-то боялась, а теперь — нет.