— Ну и как погиб Мичурин?

Постановка, до этого строго следовавшая сюжетной канве сказке о Золушке, после вашего вопроса получила совершенно иное звучание. Для начинающего актёра, каковым является Рюрик Соломонович, воплотившего на сцене детского сада поселения Ливна образ волка, это было полнейшей неожиданностью. Его растерянность не осталась незамеченной искушённым зрителем, и волк был осыпан насмешками. Впрочем, ради справедливости необходимо отметить, что если бы волк знал, что у бабушки есть такой темпераментный дедушка, он бы и близко не подошёл к зданию детского сада в поселении Ливна. Тем более что необычные приключения в тот день у него начались с раннего утра.

Придя на работу в приёмный покой больницы Ворона, он встретил там Костика с супругой. Ольга, как обычно, была невозмутима, хотя у неё были забинтованы нога и рука. Костик был без повязок, но, как всегда, очень взволнован.

— Что случилось? — спросил Рюрик Соломонович.

— Я хотела включить посудомоечную машину, и она ударила меня током, — сказала Ольга, томно протягивая Рюрику Соломоновичу перевязанную руку.

— А с ногой что? — полюбопытствовал врач приёмного покоя больницы Ворона.

— Я её тоже ударила — упавшим голосом созналась супруга главы офакимских мусорщиков.

После того, как Рюрик Соломонович наложил гипс Ольге на ногу и помазал йодом руку, к нему обратился Костик. Его руки тряслись и губы дрожали.

— Что-нибудь серьёзное? — спросил он Рюрика Соломоновича, преданно глядя ему в глаза.

— Серьёзного ничего, — избегая преданного взгляда ответил врач приёмного покоя больницы Ворона, — но в дальнейшем избегайте оставлять Вашу снегурочку одну на проезжей части. Она у вас очень доверчива.

— Спасибо доктор, — выдохнул сразу порозовевший Костик.

Теперь он сидел в комнате воспитателей детского сада поселения Ливна, временно переделанной под гримёрную, утешал расстроенного безвременной кончиной Мичурина волка, и слушал препирательства Бух-Поволжской и Пятоева.

— Истинный актёр не должен терять самообладания ни в какой ситуации, — звенел полный патетики голос Варвары Исааковны, — припоминаю, как как-то мне довелось играть в спектакле на революционную тематику. По ходу пьесы классовые враги сбрасывали меня с высокого обрыва в пропасть. На этой оптимистической ноте завершалось первое действие. В яме, символизирующей бездонную пропасть, пьяный механик сцены вместо матов поставил батут. Не могу вам описать выражения классовых врагов, когда я вылетела из пропасти с маузером в руках и криком: «Убью гада!»

Взлетая с батута, я инстинктивно ухватилась за какой-то предмет, который оказался маузером из театрального реквизита. Маузерами мы широко пользовались почти во всех спектаклях классического репертуара, и они валялись у нас, где попало.

Подлетая к краю обрыва, с которого меня только что сбросили, я ощутила такой прилив ненависти к механику сцены, что возглас «убью гада!» вырвался у меня совершенно непроизвольно. В дальнейшем я была особо отмечена вторым секретарём обкома партии за замечательную режиссёрскую находку.

Да, я действительно немного забылась, и у меня вновь невольно вырвался возглас о кончине Мичурина. С подлинными мастерами сцены это бывает. Но данный факт не коим образом не даёт Вам право крикнуть на весь зал:

— Селекционер полез за укропом на берёзу, там его арбузом и накрыло.

Эта грубая выходка полностью разрушила волшебную атмосферу сказки Шарля Перро. Ваш цинизм, Пятоев, переходит всякие границы.