— Ну, сегодня так и быть. Но все остальные вечера до твоего отъезда — за мной. И кстати, я могу приехать к тебе в Нью-Йорк. А? Ведь как будет здорово! Мы с тобой поднимемся на смотровую площадку Рокфеллеровского центра, погуляем по Пятой авеню, жить будем в какой-нибудь шикарной гостинице…

— Чудесно, Брюно! — Гортензия закатила глаза. Она нежно поглаживала его руку.

«Ты только смотри задницу не надорви, болван!» — мысленно добавила она.

Вечером она ужинала у Жозианы и Марселя.

Марсель вернулся с работы рано, принял ванну под музыку Луиса Мариано, подпевая: «Мехико, Ме-е-е-хи-и-и-ко-о-о-о…» — облачился в сиреневый халат с бархатными отворотами, прыснул на рыжую шерсть на груди одеколоном и с удовольствием уселся за стол, предвкушая спокойный и приятный вечер. Телятина в коньячном соусе, фирменное блюдо Жозианы, хорошая сигара, рядом ненаглядная жена и сын… Это были его любимые минуты. В последнее время ему все реже случалось провести вечер так.

Почесывая живот, Марсель уселся перед тарелкой, заявил, что готов съесть живую лошадь с седлом и стременами, и принялся подбирать соус куском хлеба.

Солнце садилось за парком Монсо. Вдалеке кто-то играл на флейте. Тонкая трель пронзительно отдавалась в общей тишине. Удивительно, но кругом было действительно непривычно тихо, будто жизнь в городе замерла. Марсель позабыл о времени, о длинном рабочем дне, обо всех заботах. На дворе лето, думал он, можно чуток расслабиться, покуролесить с лапочкой, попеть ей песенки в постели, разогнать туман в голове…

Жозиана убирала тарелки. Младшенький требовал каштанового мороженого. И печенья.

Марсель открыл ящик с сигарами. Выбрал сигару, поднес к носу, глубоко вдохнул. Покатал ее в пальцах. Рыгнул, извинился перед Гортензией. Склонил голову набок, посмотрел на них и вздохнул:

— Вот бы каждый день так… Без проблем, без всех этих туч над головой, просто с близкими, дома, греться в любви… Слышать больше не желаю ни о каких делах! По крайней мере до завтра.

— Да вот в том-то и дело, — заговорила Жозиана и снова села за стол. — Кое о чем надо потолковать, медвежатина ты моя. У твоего сына, да и у меня тоже, кое-что так наболело, что аж зуд берет.

— Только не сегодня, лапочка. Мне так хорошо, спокойно, вольготно… Холестерин падает, сердечная мышца расслабляется, так и хочется перед тобой покраснобайствовать…

С этими словами он наклонился к Жозиане и игриво ущипнул ее за талию. Но та увернулась и объявила трагическим голосом:

— Дела плохи, Марсель Гробз, из рук вон плохи!

Сперва Жозиана рассказала о встрече с Шавалем. Потом Младшенький описал, что увидел у того в голове. И наконец, Гортензия сообщила, что ей удалось выведать. Марсель слушал молча, стряхивая время от времени пепел с сигары. На скулах у него играли желваки.

В заключение Жозиана добавила:

— Дело, конечно, такое, что мудрено поверить, но все истинная правда!

— Вы уверены, что у вас не разыгралась фантазия? — Марсель снова сунул сигару в зубы.

— Шаваль мне все расписал, — напомнила Гортензия. — Посмотри последние операции на своих счетах. Вот тебе и доказательство.

— В самом деле, — согласился Марсель.

— Эта женщина нас вовек в покое не оставит, волчище! Вечно будет держать на нас зуб! Ей поперек горла, что ей дали отставку. Я тебе тысячу раз говорила — ты с ней слишком миндальничаешь! Когда с ней по-доброму — она не добреет, наоборот, еще пуще заводится.

— Я просто стараюсь вести себя достойно. Не лишать же мне ее средств к существованию.