— Так что же тогда ты хотел мне сказать?

— Ничего особенного, ничего особенного, просто хотел побыть наедине с тобой несколько минут. Нас сейчас никто не хватится, после церемонии мы уже никому не нужны: свадьбы — это праздники для гостей, а не для тех, кто женится, и не для тех, кто эти свадьбы устраивает. Неплохая идея прийти сюда, тебе не кажется? Я только хотел задать тебе тот вопрос, который и задал: «И что дальше?» Но ты на него не ответил.

— Пока я ничего не могу ответить, — сказал я. Меня немного раздражало его поведение, и мне не терпелось вернуться к Луисе и к друзьям, в обществе Ранса я не находил облегчения. Вообще это очень похоже на моего отца: отвести меня в сторону в самый неподходящий момент и затеять разговор. Непривычным было только то, что на этот раз он не ограничился похлопыванием по плечу и пожеланием счастья, пусть даже очень витиеватым пожеланием, которое заняло бы несколько минут. Он подтянул свои длинные носки, потом неторопливо закинул ноту на ногу.

— Ничего? Как это ничего? Что-то же с тобой произошло — ты так долго ходил в холостяках и вдруг женился, хотя, возможно, ты этого еще не осознаешь. Если ты боишься сделать меня дедушкой, то не волнуйся: полагаю, что я уже в том возрасте, когда это совершенно естественно.

— Так ты это имел в виду, когда спрашивал: «И что дальше»?

Ранс прикоснулся рукой к своим снежно-белым волосам, как делал иногда, сам того не замечая. Так он приглаживал волосы, или лучше сказать, это был жест, каким обычно приглаживают волосы, — он лишь слегка касался их подушечками пальцев, словно хотел пригладить, но само прикосновение его пугало, и он убирал руку. У него всегда была при себе расческа, но он никогда не вынимал ее при свидетелях, даже если свидетелем был его собственный сын — ребенок, который давно вырос, но для него все еще оставался малышом.

— Нет, вовсе нет, я не тороплюсь, и вам спешить не следует, я, конечно, не хочу вмешиваться в ваши дела, но мне так кажется. Я просто хочу знать, что ты сейчас испытываешь, именно сейчас, когда все только начинается. Только и всего. Обычное любопытство. — И он поднял руки, словно показывая, что безоружен.

— Не знаю. Ничего такого я не испытываю. Спроси меня об этом позднее. Мне кажется, сегодня не тот день, чтобы задавать подобные вопросы.

Я стоял, привалившись к столу, на котором лежали никому не нужные подписи наших свидетелей. Я сделал нетерпеливое движение, давая понять, что считаю разговор оконченным и хочу вернуться к гостям, но он не последовал моему примеру — не потушил сигареты и не переменил позы. Он считал, что кое-что осталось еще не сказанным. Я предположил, что он хочет сообщить мне что-то конкретное, но не знает, как начать, или сомневается, говорить ли об этом вообще. Это было вполне в его духе — заставить других отвечать на вопросы, которых он не задавал, или заговорить именно на ту тему, вокруг которой вертятся все мысли в его словно тальком присыпанной голове. Я слишком хорошо его знал, чтобы попасться на эту удочку.

— Ничего странного, — сказал он. — В общем-то, это вполне естественно. Я, честно говоря, не ожидал, что ты женишься. Год назад я был совершенно уверен, что не женишься. Я даже побился об заклад с Кустардоем и Риландсом и теперь кое-что проиграл. Жизнь полна сюрпризов, сюрпризов и тайн. Мы полагаем, что с каждым днем все лучше знаем тех, кто нас окружает, но однажды выясняется: то, что нам о них известно, ничто в сравнении с тем, что от нас скрыто. И со временем пропасть между тем, что мы знаем, и тем, чего не знаем, только растет. Полагаю, что и у тебя, и у Луисы наверняка есть свои секреты, хотя ты, конечно, знаешь только о своих, иначе ее секреты уже не были бы секретами.

Ранс по-прежнему улыбался своими четко очерченными губами, так похожими на мои, только уже не такими яркими и окруженными бесчисленными морщинками, которые шли от подбородка и от того места, где когда-то, в молодые годы (если верить старым фотографиям), у него были усы, которых я уже не помню.