— Я сидела на солнце, — сказала Сара.

Она все еще держала меня за руку.

— Пойдемте, прогуляемся к озеру. О! Я так счастлива видеть вас, — сказала она, сжимая мою руку, и мы пошли к озеру, тихому и безмятежному, как обычно. Я вглядывался в его воды, надеясь стать свидетелем того, как рука протянется из глубины. Рука, которая держит меч Эксалибур. Она протягивает его рыцарю, приносящему добрые вести, — Белому Рыцарю.

Джейк выбрал место неподалеку, прислонившись к стволу высохшего дерева.

— Так долго тянется время между визитами, — говорила Сара. Она не отпускала мою руку, сжимая ее, словно пытаясь убедить себя, что я реален. — Когда вас нет, я воображаю, что вы идете рядом со мной, я придумываю, что Брунгильда — это на самом деле вы, переодетый сиделкой. Когда я принимаю душ, а она наблюдает за мной, я начинаю верить, что вы смотрите на меня. Ночью, когда я лежу в постели, одна… простите меня, я слишком много говорю… Как вы, Мэтью? Я надеялась, что вы позвоните. Почему вы не позвонили? Если бы вы знали, как я жаждала услышать звук вашего голоса! Вы так мило выглядите сегодня, свежий, подтянутый, вам идет костюм из легкой полосатой ткани. Мне нравится и ваш яркий галстук, это Ральф Лорен? Обещайте, что никогда не измените свою прическу. Я умру, если вы начнете причесывать волосы как Гэтсби, с пробором посредине. Он, кажется, так причесывался, не правда ли? А если нет, то, безусловно, должен был носить прическу с пробором. Слушая мою трескотню, вы, вероятно, подумаете, что мне нравится звук моего собственного голоса. А как вам мой голос, Мэтью? Вы заметили — я не употребила слова «люблю». «Вам нравится, как голос мой звучит? — спросила осторожно девушка?»

— «Мне нравится, как голос ваш звучит», — сказал я.

— Болтаем как плакальщики… — Она улыбалась открыто, совсем по-детски.

— Итак, «что за сокровище, дядя?» Вы помните сцену из «Генриха V», когда французский посол подносит королю дары от дофина и Эксетер открывает ларец, а Генрих спрашивает: «Какой там дар?» И Эксетер серьезно отвечает: «Для тенниса мячи». Я просто обожаю эту сцену, потому что Генрих отчитывает посла, сдерживая ярость. Помните эти строки?

Сара внезапно поднялась, повернулась спиной к озеру, солнце просвечивало ее полотняную юбку, обрисовывая длинные ноги. Она сжала кулачок, приняла величественную позу и заговорила глубоким грудным голосом, совершенно непохожим на ее собственный:

— А затем он действительно разозлился, Мэтью, — продолжила она своим обычным голосом. — Неужели вы не помните? Он говорит послу, — подождите минутку, дайте мне перевоплотиться.

Сара откашлялась, встала в позу и тем же глубоким, но затаившим угрозу голосом произнесла:

Ее голос неожиданно зазвучал громко и надменно, зеленые глаза потемнели.

Голос ее упал до шепота, и в нем было больше потаенной угрозы, чем в иных воплях и проклятиях.

— Боже, как я люблю это! — вздохнула Сара. — Разве вас не восхищают люди, которые расправляются с теми, кто позволил себе насмехаться над ними? «Проклятью шутку принца предадут», — повторила она. — Как прекрасны эти звуки, аллитерации, когда заворачивается язык! Попытайтесь, Мэтью. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Проклятью шутку принца предадут, — сказал я.

— Видите?

— Да.

Сара снова уселась рядом со мной на скамью, взяла меня за руку, сжимая ее в своей ладони.

— А теперь скажите мне, как вы думаете, он нас разыграл? — Она опять широко улыбалась.