|
Но вот она целомудренно поднимается и целомудренно шлифует себя красным полотенцем. Что за милое зрелище! Несравненное нагое чудо! Обворожительное очарование! И теперь я спрашиваю вас, джентльмены, что мы тут имеем? Имеем ли мы тут существо, воспринимающее себя с подобающей дозой себялюбия? Нет. Нет, не имеем. Имеем ли мы тут существо, воспринимающее себя с надлежащим благоговением? Нет. Нет, не имеем. Скорее уж мы имеем тут существо, воспринимающее себя qua ломохозяйку, с чем-то, опасно приближающимся к ненависти. Вот проблема. А где решение?
Затем слово взял Дэн. – Будь моя воля, Эдвард, я бы повесил тебя за яйца. Ты раздуваешь всю эту хрень до непомерных размеров. Я в два счета объясню, что без твоего частокола пустопорожних псевдопроблем всю эту хрень можно разрешить изящно и быстро. Так вот, что мы наблюдаем, когда мы наблюдаем Белоснежку? Мы наблюдаем, во-первых, плывущие к нам две грудки в масштабе три четверти, завернутые, как правило, в красное полотенце. Или же, если мы наблюдаем ее в противоположном ракурсе, мы наблюдаем плывущую от нас прекрасную белоснежную задницу, завернутую в красное полотенце. Теперь я вас спрашиваю: что является константой этих двух, совершенно независимых наблюдений? Какой элемент сохраняется неизменным? Да, конечно же, красное полотенце! Теперь я утверждаю, что вышеприведенные рациональные доводы надежно доказывают, что проблема Белоснежки коренится не в чем ином, как в красных полотенцах. При таком подходе она мгновенно теряет свою проблематичность. Мы можем попросту оставить за скобками скользкие, ненадежные и весьма недешевые эманации, составляющие Белоснежку, и обратить все свое внимание на полотенце. Теперь, джентльмены, вы знаете, в чем состоит моя идея. И вот здесь у меня, в этой коричневой сумке… я взял на себя смелость закупить… вот, Эдвард, это твое полотенце… Кевин… Клем… Дзинь кисло наблюдал за происходящим. В том-то и беда с китайцами. Слишком много отстраненности. «Я не хочу этого вшивого красного полотенца. Я хочу прекрасную белоснежную задницу!»
– Да, мы зациклились в жутком циклоне, – воздал он сокрушенным крикам уцелевших. – Если мы перестанем бестолково блудить в этом лесу, – (жест пальцами, взблеск епископальных перстней), – и обрящем там шлюху, – (широкий взмах руки в широкой кружевной альбе), – пардон, я имел в виду отыщем там шлях, то с Божьей помощью найдем укрытие от этой напасти, ниспосланной нам Богом, дабы сокрушить наши чресла за наши грехи. «Паства» застонала. Восемь, уже восемь дней без… Внезапный покров на четвертый день был хуже всего. Пало молчание. Молчание. Всё молчало. Ни звука – и так шесть часов. Ничего. «Это хуже всего», – перешептывались они на языке жестов, страшась… нарушить… Несколько юношей из благородных семей ускользнули в ночь на поиски помощи (щекотка кистеня о кость). Маршиза де Г. вновь лишилась чувств. Верещали блок-флейты. «Так вот она, Испания! – сказал себе Пол. – Я и не надеялся увидеть ее при жизни. Весьма предусмотрительно с моей стороны укрыться от Ордена здесь, в свите епископа. Весьма предусмотрительно с моей стороны укрыться от Ордена здесь, в этом циклоне. О изобилие моей предусмотрительности! О скудость Божьей милости!»
– Не разговаривайте, пожалуйста, – сказала Белоснежка. – Ничего не говорите. Можем начинать. Снимите пижамы. Белоснежка сняла пижаму. Генри снял пижаму. Кевин снял пижаму. Хьюберт снял пижаму. Клем снял пижаму. Дэн снял пижаму. Эдвард снял пижаму. Билл отказался снимать пижаму. – Сними пижаму, Билл, – сказала Белоснежка. Все посмотрели на Биллову пижаму. – Не буду, – сказал Билл. |
