В среду я попадаю на показ Версаче, поскольку происходит он вечером. Занимаю место в задних рядах, стараясь устроиться так, чтобы увидеть Биби и не попасться на глаза Луизе. Обычно мне легко удается обнаружить сестру в толпе — Луиза словно бы возвышается над нею. На этот раз — нет, людей тут собралось несколько сотен. А если взглянуть на первый ряд, в глазах начинает рябить от знаменитостей. Я вижу Сьюзи Менкес с ее фирменной челкой над круглым, замечательно веселым лицом. Вижу Стинга, сидящего рядом с Труди Стайлер, и гадаю, что теперь скажет Осано, попытается ли уговорить их остаться еще на пять дней, чтобы посмотреть его шоу. Коллекция Донателлы не так необузданна, как ожидалось; платья сексуальны, но скорее изысканны, чем откровенны. По большей части длинные, как и наши. Зато при завершении показа мне наконец удается увидеть вышедшую на поклоны Донателлу Версаче. Вживе она еще экстравагантнее, чем на фотографиях. Будь в ней пятьдесят футов росту, она и то не производила бы более сильного впечатления. У техасской группы «Слоббербоун» есть песня под названием «Все, что ты считал правильным, сегодня неверно». С Донателлой как раз наоборот: все, что ты считал неправильным, становится верным, она что-то вроде ходячего разрешительного свидетельства. После показа, я выскакиваю на улицу и попадаю под град. У меня имеется железный план — на случай, если мы не увидимся с Биби на показе, я договорился встретиться с ней в отеле. К нему я и прибегаю, хотя, разумеется, видел ее. Она сидела с Амандой и Луизой у самого выхода на подиум.

Похоже, показ коллекции Версаче преобразил Милан. Я словно попадаю на проводимую в бешеном темпе телевикторину, где мне на миг показывают из самых разных углов карточки со словами и числами, а я должен все их запомнить. Ощущение это только усиливается, когда я вижу в «Четырех временах» входящего в ресторан Джорджио Армани, куда более крепенького, чем я ожидал, человека, заметно выделяющегося из группы окружающих его людей. Я стою в фойе, читая на экранчике телефона текстовое сообщение Биби, и через две минуты вижу редактора отдела мод «Таймс», диджея Голди и пару английских моделей — и в голове моей становится пусто, я не могу припомнить их имен. Такое впечатление, что отключился сопровождающий показ карточек звуковой сигнал, а взамен него пришло ощущение паники — я ничего не могу вспомнить, ничего не знаю. Да еще и манекенщицы ведут себя так, словно мы с ними знакомы: оборачиваются, улыбаются и говорят: «Хай», отчего мне становится совсем хреново. Потыкав пальцем в кнопки мобильника, я узнаю, что планы Биби изменились. Мы должны встретиться в другом отеле, в «Принчипа ди Савойя».

Выглядываю на улицу — град еще усилился, летящие льдинки посверкивают в свете фонарей, о том, чтобы идти куда-то пешком, нечего и думать. Пытаюсь припомнить, как выглядит карта метро, и тут рядом со мной обнаруживается Фрэд. На нем старомодный вечерний костюм, двубортный, с широкими лацканами и обшитыми шелком пуговицами. Он явно куда-то собрался — не знаю, впрочем, куда этим вечером положено являться в галстуке-бабочке. Надеюсь, меня там не ждут. Впервые за целую неделю я ощущаю себя уютно в том, что на мне надето: в пиджачной паре, которую Биби выцыганила для меня у «Прада». Она накинула ее поверх спинки кресла в своем номере, чтобы иметь возможность, вернувшись туда позапрошлой ночью, небрежно осведомиться: «Ой, а это что?»

— Неплохо ты поработал с Луизой, — говорит Фрэд.

— Что?

— Аманда выступит у Осано. Теперь уж наверняка. Все трое выступят.

Он вглядывается в кого-то через фойе, и меня охватывает мгновенный страх — это Луиза; мне все время кажется, что она где-то рядом. Впрочем, проследив за его взглядом, я понимаю: Фрэд изучает компанию мужчин и женщин, похоже, направляющихся на тот же прием, что и он.