Вася чувствует: в нашем газетном деле есть какая-то тайна. Каждый день он ставит на стол компот и простодушно начинает выведывать эту очень нужную ему тайну.

Александр Яковлевич Марченко. На куртке у него дырочка. Носил в Москве Звезду Героя. Тут снял. Считает, неловко ходить со Звездой в Антарктиде. Он начальник отряда у летчиков. По-моему, тяготится своей должностью. Мягкий, немного застенчивый человек. Такие предпочитают оставаться всегда рядовыми.

Три дня назад мы летели с ним в глубь Антарктиды. Он передал штурвал второму пилоту. Сел у окошка, задумчиво глядит на поземку под крыльями. «Шесть часов. И до Берлина вот так же было: шесть туда, шесть обратно…»

– Александр Яковлевич, а какой день был самым трудным в жизни у вас?

Долго добросовестно вспоминает:

– Двадцать шестое августа сорок третьего года. Бомбил родной город Енакиево. Немецкие танки скопились. Вижу свою улицу. На ней как раз больше всего. Вижу свой дом. Вижу, в саду на веревке белье сушится. В доме, знаю, мать, сестренка, больной отец. Захожу в пике – в глазах темно. Рядом заходят товарищи с бомбами… Три дня как пьяный ходил. Город освободили. Командир эскадрильи сразу сказал: «Езжай!» Подхожу к дому – ни окон, ни дверей. Горелые танки стоят. Вижу, идет из сада поседевшая женщина… Пошел навстречу: мать!.. Живы остались все трое – в окопе в саду отсиделись.

– А тут, в Антарктиде, были трудные дни?

– Конечно, были… – глядит в окошко. Под крыльями – поземка. – Были. У кого их тут не было…

Третий за нашим столом – Ильяс Белялович Абушаев «Ильяс Белялович, вы, наверно, опять приедете в Антарктиду?» – «Может, приеду, может, нет. Мне все равно где работать – что в Мирном, что в Монино».

В Монино, под Москвой, у Ильяса семья. Он работал бульдозеристом. Позвали в Антарктиду работать. Поехал. И ездит уже четвертый раз.

Ильяс может сутки не вылезать из бульдозера. Такое случается в Антарктиде. Ждут самолета, а полосы нет. Вот Ильяс и утюжит.

«Как работает! Вы должны поглядеть, как работает! Скажи: вершок снега снять надо – вершок и снимет. Скажи: надо побриться – побреет бульдозером». Бульдозерист Николай Романов говорит об Ильясе, как говорят в театре об уважаемом и очень талантливом артисте.

Я чувствую: в деле бульдозеристов тоже есть какая-то тайна, и, когда, пообедав, Ильяс надевает здоровенные рукавицы, прошусь к нему на бульдозер.

Любая машина имеет отдых. Бульдозер в Антарктиде отдыха не имеет. Постоянная война со снегом. То чистить полосу, то самолет замело, то надо откапывать склад, то трактор вдруг под снегом исчез – и все забыли, где он стоял. Выручает Ильяс. Он все помнит. Начинает ворочать снег, и трактор появляется на свет божий – ни царапинки.

Ильяс небольшого роста. Когда надо передвинуть тяжелые рычаги, Ильяс поднимается на ноги. А поскольку рычаги надо двигать все время, он почти не садится в кабине. Любое дело в Антарктиде тяжелее в три раза. Я не мог понять, почему этот человек не валится от усталости, отстояв в кабине десять часов. Сидит в столовой веселый. Только к бачку со щами подходит непременно два раза. А после ужина вдруг снова видишь его на тракторе. «Ильяс, почему не в кино.» – «Ребята попросили маленько очистить. Крыша в доме трещит…»

Николай Пройдаков… Для всех «мирян», живущих под снегом, я придумал и записал в книжку шутливое прозвище: Подснежники». Применительно к Николаю это прозвище сразу вызывает улыбку. Большой, угловатый. Нижнюю губу ему солнце так разукрасило, словно побывал в переделке.