Изменить размер шрифта - +
Как назло, ничего хорошего по дороге не встречалось, словно попряталось оно, это хорошее, в болота зыбучие от греха подальше… А ведь, кажется, было же, было!

«Почему я стыжусь-то? — думал сын шорника. — Ведь я здесь ни за что не отвечаю!» А на последнем в Посконии ночлеге окрестные мужики проводили их печальной песней:

 

 

 

— Слушай, отчего это все время я развожу костер? Ты что, особенный? Так не по-товарищески! А еще я вижу, ты всегда садишься спиной к пламени: в лесу ли, в избе ли. Я слыхал, что у варягов разные зароки бывают: не пить молока, не ездить верхом в такой-то день, не мыться, пока дятел не простучит. У тебя тоже такой зарок?

Ироня ответил не сразу, долго думал, после вздохнул.

— Сперва боялся я, что выдадут меня люди ярла Пистона, а теперь понимаю: не выдали бы. Да и ушли мы дальше… или далеко? Ты учи меня посконскому, учи, а то я его очень задумал…

— Забыл, — подсказал Стремглав.

— Забыл! — обрадовался горбун. — Правильно, забыл!

— Забыть можно лишь то, что раньше знал, сказал Стремглав.

— Я знал, — вздохнул Ироня. — Я не варяг и никогда им не был.

— Кто же ты? Морквин или индулиец?

— Я — как ты. Поскончик, посконец…

— Посконич! — обрадовался Стремглав. — Так вот ты кто! Ну и зря молчал! Разве этого нужно стыдиться?

— Рабу всего нужно стыдиться, потому что он не свободный человек…

— Так ты, выходит, раб? — удивился сын шорника.

— А тогда бы ты мной гнусился? — спросил горбун.

— Гнушался, — поправил Стремглав. — Да никогда. Мы же товарищи. … Детства своего Ироня почти не помнил. Вспоминалась ему изба — высокая, в два яруса, с крытыми дворовыми пристройками. Вспоминалась мать — она была всех красивее. А отец был сильнее всех других рыбаков. Он один мог выкатить ладью на берег.

Потом пришли варяги. Не морем, откуда их всегда ждали, — из леса. Когда все мужчины были на промысле.

Дом сожгли. Стариков и старух зарубили. Всех остальных увели с собой в лес. Долго шли, пока не вышли к варяжским ладьям. Там Ироню разлучили с мамой. Мама плакала.

Потом долго плыли и чуть не утонули в шторм. Вторая ладья утонула. На ней была мама.

Хозяина Ирони звали Фальстарт Торопливые Ноги. Он был рыжий и пузатый. Дом у него был еще больше отцовского, потому что у Фальстарта было много сыновей и дочерей, братьев и сестер, слуг и рабов. Все жили в одном доме, и потому в нем было трудно дышать.

Сначала Ироня рос как все дети. Хозяин не отличал его от своих сыновей. Они играли вместе…

Варяжский мяч для игры очень тяжелый. Он сделан из тюленьей шкуры и набит песком. Поэтому играть им следует осторожно.

Однажды старший сын Фальстарта, которого звали Бренд Торговая Марка, нарочно изо всех сил метнул мяч прямо в грудь маленькому Ироне. Ироня упал и ударился спиной о камень так, что перестал себя понимать. Сыновья хозяина захохотали и ушли. Ироня лежал на камнях до ночи.

Подобрал его старый раб, тоже когда-то вывезенный из Посконии. Раба все звали не по имени, а просто Костлявый.

Ироня знал: когда кто-нибудь в доме заболеет, к нему зовут старую Гунду, укрывают мехами и поят настоями. И очень удивился, что с ним не поступили так же.

Костлявый объяснил ему, что лечат лишь свободных людей, ярлов и конунгов, а раб должен выживать сам.

Ироня выжил, но спереди и сзади у него выросли горбы, а голова втянулась в плечи.

Над ним стали смеяться, потому что у варягов считается очень смешным, когда у человека два горба.

Быстрый переход