Мне становилось понятным, почему этого человека «все любят».
Не видя никакой причины мешать Ивану Петровичу держать его тон, я сказал ему, что я рад с ним познакомиться.
– И я с своей стороны тоже считаю это для себя за честь и за удовольствие, – отвечал он, стоя, но выступив шаг вперед своего экзекутора.
Мы раскланялись, – экзекутор ушел на службу, а Иван Петрович остался у меня в приемной.
Через час я попросил его к себе и спросил:
– У вас хороший почерк?
– У меня характер письма твердый, – отвечал он и сейчас же добавил: – Вам угодно, чтобы я что-нибудь написал?
– Да, потрудитесь.
Он сел за мой рабочий стол и через минуту подал мне лист, посередине которого четкою скорописью «твердого характера» было написано: «Жизнь на радость нам дана. – Иван Петров Аквиляльбов».
Я прочел и неудержимо рассмеялся: лучше того, что он написал, не могло к нему идти никакое выражение. «Жизнь на радость»; вся жизнь для него сплошная радость!
Совсем в моем вкусе человек!..
Я дал ему переписать на моем же столе малозначительную бумагу, и он сделал это очень скоро и без малейшей ошибки.
Потом мы расстались. Иван Петрович ушел, а я остался один дома и предался своей болезненной хандре, и признаюсь – черт знает почему, несколько раз переносился мыслию к нему, то есть к Ивану Петровичу. Ведь вот он, небось, не охает и не хандрит. Ему жизнь на радость дана. И где это он проживает ее с такой радостью на свои четырнадцать рублей… Поди, пожалуй, в карты счастливо играет, или тоже взяточки перепадают… А может быть, купчихи… Недаром у него этот такой свежий гранатный галстух…
Сижу за раскрытыми передо мною во множестве делами и протоколами, а думаю о таких бесцельных, вовсе до меня не относящихся пустяках, а в это самое время человек докладывает, что приехал губернатор.
Прошу.
Глава шестая
Губернатор говорит:
– У меня послезавтра квинтет, – надеюсь, будет недурно сыграно, и дамы будут, а вы, я слышал, захандрили у нас в глуши, и приехал вас навестить и просить на чашку чаю – может быть, не лишнее будет немножко развлечься.
– Покорно вас благодарю, но отчего вам кажется, что я хандрю?
– По Ивана Петровича замечанию.
– Ах, Иван Петрович! Это который у меня дежурит? И вы его знаете?
– Как же, как же. Это наш студент, артист, хорист, но только не аферист.
– Не аферист?
– Нет, он так счастлив, как Поликрат, ему не надо быть аферистом. Он всеобщий любимец в городе – и непременный член по части всяких веселостей.
– Он музыкант?
– Мастер на все руки: спеть, сыграть, протанцевать, веселые фанты устроить – все Иван Петрович. Где пир, там и Иван Петрович: затевается аллегри или спектакль с благотворительною целью – опять Иван Петрович. Он и выигрыши распределит, и вещицы всех красивее расставит; сам декорации нарисует, а потом сейчас из маляра в актера на любую роль готов. Как он играет королей, дядюшек, пылких любовников – это загляденье, но особенно хорошо он старух представляет.
– Будто и старух!
– Да удивительно! вот я к послезавтрашнему вечеру, признаться, и готовлю с помощью Ивана Петровича маленький сюрприз. |