|
Короче, поскольку это никого не интересует: мое тело из года в год будет становиться все дороже, хотя я давно уже исчезну с лица земли, стало быть, меня выдают за по дешевке произведенного на свет в этой стране третьего мира, а потом отбирают обратно, только этот отбор становится все жестче, оффшорная фирма выписывает все новые и новые счета, но я то тут уже ни при чем, понимаете? Понимаете, доктор? Эта страна будет еще долго платить за меня, будет, хотя меня уже не будет, будет платить своей кровью, будет платить чужой кровью, будет платить кровью сердца, нефтью, чтобы, к примеру, как следует помазать, я хочу сказать, подмазать умирающего бога, в конце концов, земля все еще смотрится как новенькая, потому что она отменно смазала себя, защищаясь от Аполлона, да да, она, страна, будет платить и при этом упорно делать вид, будто произвела меня на свет, а не сжила со света! Она будет лгать и твердить, что меня произвела. У кого только они этому научились? Ожидать, что доход фирмы упадет до крайних пределов и все все все, включая налоги, которых мы так боимся, будут смотреть на это сквозь пальцы, тогда как мне приходится смотреть сквозь собственные ребра, ожидать этого, естественно, не имеет смысла. Природа хотела сделать одно, а сделала другое. Она действовала решительно, и оффшор становился еще богаче, и на десятый год после заключения договора о поставках фирма, собравшая меня из отдельных деталей, оказалась, наконец, на грани краха, так как ничего за меня не получала. Уже сейчас она выручает за меня совсем немного. И с каждым днем будет выручать все меньше. Я всего лишь один из тысячи. Но не переживайте, спасение уже близко, оффшор возьмет на себя обязанность предлагать мое давно истлевшее тело, просто скупит всю лавочку – и дело с концом.
Пока, значит, я жду, когда меня уберут и раскупят, двадцать два певца уже записывают отрывки моей отмеченной призом мелодии, сыгранной на ребрах, каждый вырезает из нее то, что ему больше всего понравилось, и, кроме того, каждый покупатель на родине может скомпоновать отрывки по новому, так, как ему захочется, и пока вы все это время прослушиваете купленную по случаю праздника пластинку, проверяя, не испортилась ли она и не наигрывает ли что нибудь не то, я нахожусь в пространстве, лишенном права, абсолютно бесправном, и как же мне в таком случае оказаться правым? Нет, так я никогда не буду прав. И не получу полагающееся мне по праву. Я, служивший в моторизованном частном подразделении, которое было создано, а затем планомерно уничтожено. Перемолото и перетерто, не сравнить со ссадинами того господина на велосипеде, ну да, нашего властителя, о котором я рассказывал. О котором высказывался весьма несдержанно. Скоро мы получим другого, я хочу сказать, властитель не изменится, но благодаря демократии к власти скоро придет другой. And they took pictures of everything. Да, снимают и его, Аполлона. Аполлона, этого крашеного блондинистого актера, на которого я, к сожалению, совсем не похож, того самого, которого один слабоумный, душевнобольной тип волок до самой Трои, пока он снова не приволокся в кино и в наши сердца, это тянется и будет тянуться еще долго, пока благодаря персональному тренеру он не наберет, наконец, окончательную форму и не потянется вместе с многочисленными кораблями к Трое и будет тянуться до тех пор, пока не втянется в роль всей своей жизни, в роль питбуля, питбуля Ахилла, который потерял терпение и тоже тронулся, тронулся в путь, прихватив с собой других, так что море до самых краев переполнили корабли, оно, море, блевало кораблями, так много их в нем накопилось, сплошные трюки, и на все это ему, Ахиллу, не понадобилось даже веревки, не то что мне, я то без веревки не обошелся, итак, значит, актер, нет, не Аполлон, Ахилл, скорее всего это был Ахилл, он, скотина. Один сплошной трюк! Он, Ахилл, заполонил собой весь фильм, а я сбит с панталыку! Оно и неудивительно, целых три часа длился фильм с этим актером, на которого я вообще не похож! То, что произошло со мной, длится дольше, во всяком случае, так мне кажется. |
