Слон поднял наверх Мариуса, затем Джонни. Хотя ему не терпелось поскорее извлечь из этой зияющей дыры своего друга, которому там наверняка не было хорошо, Бессребреник не торопился. Прежде чем выбраться, он решил поднять сундук, который нельзя было здесь оставлять. Но без прочных веревок не обойтись.

— Факир! Джонни! Мариус! — прокричал он. — Мне нужен канат. Поищите там что-нибудь попрочнее… И поторопитесь…

— Э, капитан, я знаю, как вам помочь, — ответил Мариус. — Здесь растет полно тростника, из него мозно сплести такой канат, что и корабельную пуску выдерзит!

Индус с моряками, необыкновенно находчивыми в силу своей профессии, удивительно быстро и споро соединили несколько тростниковых стеблей, прочных, как стальной трос. Бессребреник тотчас обвязал ими сундук и подтянулся к хоботу Рамы. Слон словно с ума сошел, когда вытащил капитана: он подпрыгивал на месте и оглушительно трубил. А Боб вертелся, кувыркался и подбегал то к одному, то к другому, выказывая безграничную любовь и преданность.

Теперь оставалось лишь извлечь сундук из необычного тайника, где он пролежал столько лет. Сдвинуть его с места не смогли бы и десять человек, но у них был слон. Бессребреник ласково погладил Раму, и тот, с силой втянув в себя воздух, начал водить хоботом по канату, словно примериваясь к нему и желая убедиться, что там нет ничего такого, что могло бы его поранить.

— Тяни, Рама! — крикнул капитан. — Тяни, дружок!

Обвив канат хоботом, слон медленно, но с силой потянул. Сундук, покачиваясь в яме, пополз наверх, задевая то одним углом, то другим за песчаную стену колодца. И вот наконец, он на поверхности — громоздкий, тяжелый, с железными обручами и заклепками, с толстыми стенками и с пластиной из почерневшего серебра, на которой выгравированы имя и герб герцогов Ричмондских.

Но как бы ни были счастливы друзья, вырвавшись из заточения, чувство голода и жажда по-прежнему доставляли им нестерпимые муки.

— Пить!.. Пить!.. — шептали они пересохшими губами.

Берар подтащил их к небольшому бассейну, служившему для очистительных омовений парсов, совершавших погребальный обряд. Вода здесь была теплой, безвкусной и сомнительной чистоты, но они в исступлении пили и пили ее, забыв обо всем остальном.

Факир, хотя и понимал их состояние, все же был вынужден напомнить друзьям об угрожавшей им опасности. Биканэл мог в любую минуту вернуться сюда со своими сообщниками, чтобы самому взглянуть на кости, оставшиеся после справленной грифами кровавой тризны, и, таким образом, лично убедиться в успешном завершении операции.

Рама помог друзьям взгромоздить сундук на его могучую спину.

— А теперь, — сказал Берар, — в путь!

Но Патрик был так обессилен, что и шагу ступить не мог. Мариус, сам еле державшийся на ногах, подсадил его к себе на спину:

— Дерзись, малые! Видис, и моя акулья хребтина есе на сто-то годится!

Берар прошел вперед. Зайдя в густые заросли ротанговых пальм, он подозвал Раму. Тот послушно двинулся за факиром, раздвигая своим телом заросли, чтобы расчистить дорогу европейцам.

Около часа шли друзья по стопам слона. Наконец чащоба кончилась, и они вступили в редколесье. Идти стало легче, но намного опаснее, чем раньше, так как укрыться здесь было негде.

Опускалась ночь, и скоро несчастным, измученным беглецам придется устроить привал. А им так хотелось пить и есть!

Берар отыскал несколько плодов дикого мангового дерева, с волокнистой мякотью и резким запахом скипидара, и горстку ягод веерной пальмы, жестких и кислых на вкус. Но это не насытило европейцев.

Зато у Рамы проблемы с едой не было.