Изменить размер шрифта - +
Грек опять заснул прямо за столом, а Беовульф рухнул с лавки на грязную солому. Взгромоздить его обратно получилось бы только у могучего Эрзариха вместе с Хенгестом, а потому Ремигий укрыл гаута отрезом шерстяной ткани и взглянул на племянника:

    – Пойдем, подышим свежим воздухом до темноты? Посидим на берегу реки… В доме душно, да и хмелем воняет так, что завтра у меня будет болеть голова.

    Остался позади старый городской форум, ныне превратившийся в зеленую лужайку, украшенную старыми богами Рима, обвитыми плющом и диким виноградом. Над Рейном поднимался укрепленный бревнами земляной вал – пологий со стороны города и срывавшийся неприступным откосом к волнам реки.

    Воины-саксы, стоявшие в дозоре, проводили чужаков спокойным взглядом – в Бонне не следует опасаться чужаков, да и рассказы о годи из страны франков, который вместе с Беовульфом-гаутом истребил страшное чудовище в Даннмёрке, по бургу распространилось с быстротой ветра.

    – Путешествие почти окончено. – Ремигий уселся на гребне вала, откуда открывался изумительный вид на Великую реку. – Северин, ты не огорчаешься, что наша тихая и безмятежная жизнь в Суасоне была прервана столь неожиданно и грубо?

    – Ничуть, – уверенно сказал картулярий. – Помните, вы говорили: варваров надо понять и полюбить? Кажется, теперь я их полюбил такими, какие они есть. Но понял не до конца.

    – Всего лишь «кажется»?

    – Ну… Не знаю. Они странные, но добрые. Ни от кого раньше не видел столько заботы и участия, как от Беовульфа, Гундамира и остальных…

    – Даже от меня? – расхохотался епископ. – Не обижайся, я тебя отлично понимаю! Ты просто увидел Универсум варваров изнутри. Не свысока, не из кафедрала в Суасоне, не из Салерно… Страшноватый у них мир, верно? Но как много тепла и настоящего, ничем не испорченной сердечной доброты идет от людей! А ты не верил…

    – Теперь верю.

    – Во что?

    – Во что?.. Дядя, честное слово, на ваши вопросы никогда нельзя ответить!

    – Можно, если подумаешь! Для чего Господь одарил тебя головой?

    – Не сердитесь. Скорее всего, я теперь верю в бескорыстность человека. Не каждого, конечно… И верю в то, что варвары лучше нас. Чище.

    – Вот именно, чище. Благороднее. Они не ищут компромиссов. Зло – это зло, а добро – это добро. Друг всегда останется другом, а враг врагом. Если враг заключит мир – его посадят за пиршественный стол вместе с лучшими друзьями. Как это назвать одним понятным термином?

    – Искренность?

    – Верно. Лучшее качество человека. И не путай искренность с простодушием. Это совершенно разные вещи.

    * * *

    Вернувшись в жилище Никодима-грека, Ремигий с Северином затеплили очаг – подогреть поздний ужин, – а картулярий взялся за пергаменты. Отыскал первый, прочитал. Громко фыркнул.

    – Что такое? – осведомился епископ. – Чем-то не понравилось?

    – Никодим пытается писать скальдическим слогом по-гречески, – хихикнул Северин. – Да нет, не по-гречески, а на дикой смеси эллинского наречия с латынью. Отчего смысл искажается. Воображаю, как будет выглядеть рукопись, если ее переведут на другой язык!

    – Почитай, – попросил Ремигий.

    – Ну вот, пожалуйста, первая же запись:

    Истинно! Исстари

    Слово мы слышим

    О доблести данов,

    Чья слава в битвах

    Была добыта!

    Первый – Скилъд Скевинг,

    Не раз отрывавший

    Дружины вражьи

    От бражных скамеек…

    За все, что выстрадал

    В детстве найденыш,

    Ему воздалось… [34]

    – Это ведь он про меня, – уверенно говорил Северин, сжимая в пальцах пергамент.

Быстрый переход